— Спасибо, но как-нибудь, — она скинула его руку с плеча. — Больше, чем на поцелуй, не рассчитывай.
— Скучная ты, Лина! — поджал губы Гланер. — Расслабься, я даже поцелуев не требую. Пойдем, домой провожу, — он встал и оправил рубашку, — а то вдруг опять вляпаешься.
Эллина согласилась. Она не воспринимала слова друга всерьез.
По дороге болтали о всяких мелочах. Гланер, как никто другой, умел поднять настроение.
Распрощавшись с другом, Эллина попробовала снова заняться переводом, но вновь неудачно. Видимо, вино не только успокоило нервы, но и не лучшим образом сказалось на умственных способностях. Точнее, на восприимчивости к языкам. Гоэта смирилась, что сегодня ничего не выйдет, и отложила в сторону работу. Она убрала расшитый документ и отперла нижний ящик стола, где хранила разные полезные вещицы, чтобы переписать адрес, который дал Гланер.
Копаясь в ящике, Эллина наткнулась на обрывок тисненой бумаги. Развернув его, она с удивлением обнаружила, что бумага гербовая. Не тордехешская, а аваринская — как бы средне гоэта ни училась, символику сопредельных государств она знала.
Рассмотрев бумагу со всех сторон и убедившись, что она не поддельная, Эллина решилась ее прочитать. Тоже на аваринском. Пришлось взять словарь — памяти гоэта не доверяла, особенно после распития спиртных напитков.
Пробежав глазами пару строк, Эллина поняла: от бумаги нужно избавиться немедленно. Если ее найдут, одиночная камера станет пожизненной спутницей госпожи Тэр. Нет, в общую ее не посадят, чтобы не смешивать уголовных и политических преступников.
Какой приговор ей вынесут? Гоэта не сильна в законах, но догадывалась, одинокая старость за решеткой — самое мягкое наказание за измену. А тут еще эти два убийства…
В горле пересохло.
Гоэта тяжело опустилась на пол, сжимая в руках злосчастный клочок бумаги — похвальную грамоту короля Аварина за неоценимую помощь, оказанную государству. Имени нет — оборвано, но и без него доказать что-либо очень трудно. Одно: «Ваши старания не окажутся неотмеченными и будут надлежащим образом оплачены» тянет на плаху. Вернее, мешок и веревку. Таких, как она, кажется, топят — вешают простолюдинов. Гоэтам положена привилегия в виде более красивой смерти.
Но откуда взялась грамота, как она оказалась среди личных бумаг? Когда и кто ее подложил? Да когда угодно, Эллина сто лет не убиралась, не заглядывала в тот ящик. И сегодня открыла случайно. Спасибо Гланеру, если бы не он, эта гадость так и лежала бы среди ее вещей.
Гоэта торопливо затеплила свечу и сожгла компрометирующую бумагу. Затем начала лихорадочно переворачивать все вверх дном, опасаясь, что где-то спрятаны оставшиеся клочки грамоты, но ничего не нашла.
Беспокойство и страх снова железной хваткой вцепились в горло.
Уехать из Сатии, чем скорее, тем лучше!
«Кому, кому я перешла дорогу, кто желает моей погибели?» — расхаживая из угла в угол, рассуждала Эллина и не находила ответов.
Действие вина улетучилось, дыхательные техники не помогали, и гоэта решила принять успокоительное. В шкафчике с лекарствами ее постигла неудача — пустой пузырек. Конечно, она же выпила остатки лекарства после освобождения из тюрьмы. Придется варить новое, только не разобьет ли колбу трясущимися руками? Ничего, как-нибудь справится. Распустилась, если и дальше дело так пойдет, отправится к аптекарю склянки мыть: другой работы для сопливой девицы не найдется. Кисейная барышня, размазня!
