– Путешествие продлится около двадцати земных лет, – сказала она. – Но благодаря скорости корабля вы станете старше лишь на... – Она замолкла, как бы сомневаясь в своих беззвучных подсчетах.
– ...На пятнадцать или шестнадцать лет... – Я замялся, увидев ее странную улыбку.
– Когда ты вернешься, я буду старше тебя, – объяснила она.
Я не знал, что ответить. Мне было неудобно стоять, но я не решился поменять позицию. Устремив взгляд на непрестанно шумящий океан, я стоял и чувствовал, что молчание, которое недавно так крепко нас соединяло, теперь разъединяет.
– Анна! – выкрикнул я с отчаянием. – Мне кажется, я был искренен с тобой, нам было хорошо вместе, и мы могли...
– Зачем ты это говоришь? – спросила она, все еще глядя прямо перед собой, как бы в несколько сонном упоении. Ее спокойствие усиливало мое ощущение одиночества.
– Я говорю потому, что сейчас мне кажется, будто мы чужие, Анна... но ведь это же неправда? Это не может быть правдой...
– И однако это правда, – ответила Анна, и я бы безвольно согласился с этим, если бы она не сделала того, что так часто меня в ней поражало: она улыбнулась, то ли иронично, то ли грустно – определить я не умею.
– Анна...
Я хотел прижать ее к себе, но она мягко отстранилась.
– Если я что-нибудь значу для тебя, то потому только, что всегда держалась независимо, – проговорила она. – Если бы я была другой, то ты, наверное, не прощался бы со мной последней...
– Может, ты и права, хотя я не верю в это, но разве об этом нужно говорить сейчас?
– Ты хотел бы каких-то слов, нежных или печальных, чтобы они были этаким симфоническим финалом нашего знакомства? – сказала она с легким оттенком насмешки. Она уже не улыбалась. – А если бы я сказала тебе сейчас, что хочу...
– Оставь, пожалуйста, шутки, – ответил я, а она засмеялась, заметив движение, с которым я совладал, замешкавшись на долю секунды. Она заливалась смехом, ее темные, растрепанные ветром волосы отлетали на выступ скалы, к которому она прислонилась спиной, и окаймляли его края так же, как бушующая под нами вода окаймляла камни обрыва.
Ее смех было смутил меня, но это продолжалось мгновение. Потом пришла мысль, которая часто возникала у меня, когда Анна была рядом. «Вот, – думал я, – женщина, среди тысяч людей выделившая меня; она – огромный, цельный, замкнутый мир, ставший для меня одного таинственно сильным и притягательным. И теперь этот мир уходил от меня, нас уже разделяло так много, что перед этим физическая, плотская близость совершенно беспомощна». Я прикоснулся к ее руке, она посмотрела мне в лицо. В ее глазах вспыхнул огонек – теплый, мягкий, ласковый.
– Анна, – прошептал я, – все так и есть: я мало знаю о тебе, а ты – обо мне; у нас не было ничего, кроме возможностей, и им не дано было развиться. Но я хочу, чтобы ты знала, как много благодаря тебе...
– Какой же ты глупый и упрямый! – сказала она, улыбнувшись. – Опять эти ничего не значащие фразы?
– Так что же мне делать? – спросил я, как ребенок, а она коротко рассмеялась, но сразу же стала серьезной и, откинув голову назад, сказала: – Да разве я знаю... Может, поцелуй меня... Другого выхода не вижу...
Я обнял ее. Мы смотрели друг другу в глаза. Я без труда мог бы среди всех оттенков небосклона найти цвет ее глаз, в которых, как в маленьких небесах, отражались сейчас два крохотных солнца.
Она встала, отряхнула платье и внимательно, как бы даже недоверчиво, осмотрела себя в маленькое зеркало, причесывая волосы моей гребенкой. Меня всегда трогало выражение суровой простоты, которое появлялось на ее лице, когда она начинала приводить себя в порядок, но сейчас при мысли, что я вижу ее в последний раз, невыразимая грусть сдавила мне горло.
