Печальная Саша исполнила приказание, подобрала в передник разрушенный пирог с остатками блюда, быстро посмотрела на меня и медленно вышла. Ах! Какой взгляд! – Я прочитал в нем любовь, ревность и презрение. Она молча выразила свои самые сокровенные чувства.
С отсутствием красавицы стыд и досада заменили во мне другие мысли; я покраснел и стал безмолвным.
– Что с тобою сделалось? – спросила поспешно Сенанж.
– Я много пил, чувствую кружение в голове, прикажите подать воды?
– Пустое! Шампанское скорей разгонит дурноту.
Я опорожнил несколько бокалов, вино произвело свое действие, я стал весел, и… Вдруг раздался громкий голос:
– Пустите! Говорят вам, пустите!
– Ах! Боже мой! Мы погибли! – вскричала Сенанж, проворно соскочив с дивана.
– Нельзя, сударь! – повторяли вместе и довольно внятно косая ключница и рослый лакей. – Барыня нездорова, легла почивать.
– Что нужды! – кричал голосистый крикун. – Я разбужу. Если больна, дам лекарства, – в шкафу пузырьков довольно.
– Подумайте, сударь, теперь одиннадцать часов, и непристойно…
– Слушай, карга! И ты, долговязая скотина! Если вы меня раздразните, то я вас и всю вашу челядь так швырну, что в неделю не отыщут!
– Антоний! Мы погибли! – шептала дрожащая Сенанж. – Это Тумаков, человек умный, добрый, только немножко беспокойный, когда выпьет, – он убьет тебя. Спасайся. Саша! Сашенька! – повторяла Сенанж вполголоса. – Ступай скорей! – И между тем спешила тарелки и бутылки ставить в шкаф. – Ах! Боже мой! Он ломится в двери!
Я не заставил её повторять, схватил подаренный кинжал, готовился выйти, не знал куда, и чтобы поддержать себя, сказал:
– Что вы так испугались? Прикажите его впустить, я научу негодяя вежливости.
– Опомнись, Антоний! Ты хочешь драться? Это грех. Он сильнее тебя, ростом около сажени, это Геркулес! Что нам делать? Он ломится!
Тут дверь затрещала и от сильного толчка чуть не соскочила с петель. Я услышал по голосам, что пять или шесть человек удерживали его, а он швырял ими как мячиками.
На сикурс прибежала Саша.
– Где ты была? Ты спишь, а госпожа гибнет. Вот ключ от калитки и крыльца, выведи как можно скорее гостя тайным переходом. Прощай, милый Антоний! Ах, какая развязка! Какой конец моим желаниям! Не сердись! Приходи завтра, в эту пору, никто нам не помешает… Прости. – Она сдернула с пальца алмазное кольцо, положила мне в руку. – Надень и носи. Ах! Спасайся! Он здесь.
И точно, едва я успел выскочить в потайные дверцы, которых прежде не заметил, как дверь оставленной комнаты разлеталась; страшный голос отзывался как из бочки.
– Дьявол меня возьми, если тут нет шашней! Горница убрана, ты разрядилась, тарелки стучали… Если кого найду здесь, то-то будет потеха, и к чёрту баран! Одним махом размозжу голову – будь я, анафема, проклят, если не наделаю проказ…
Последние слова я слышал издалека. Саша, схватив меня за руку, вела по темному коридору, и говорила:
– Не бойтесь! Теперь мы в безопасности!
– Бояться? Мне только жаль, что не удалось поколотить этого забияку!
– Нет, сударь! С ним Боже сохрани схватиться; слышите, как он возится?
Я стал оправляться от страху, прижал крепче миленькую ручку Саши и обнял ее.
– Перестаньте! Это никуда не годится; здесь темно. – Она оттолкнула меня.
– Саша! Что это значит? Ты сердишься? О, я поцелую тебя!
– Говорят вам, отстаньте! Завтра приходите в назначенное время, и целуйте госпожу сколько угодно, а до меня не дотрагивайтесь.
