– А! Теперь понимаю – ты ревнуешь?
– Совсем нет! Может ли бедная сирота, приёмыш, ревновать к богатой госноже? Одна может только любить, а другая…
– Несправедливая Саша! Если б ты знала, как несносно мне притворство и минуты, когда показывал, что отвечаю на любовь к твоей госпоже… Но я жертвовал собою ради тебя!
– Покорно благодарю! Вы скоро уверите, что ради меня сидели на диване, и…
– Милая, прелестная Саша! Тещё неопытна, и не знаешь, сколь обманчива наружность! Надо видеть мое сердце и потом обвинять!
– Сердце закрыто, а что касается до наружности, то я, сударь, не слепа! Ах! не жмите меня – мне вас велено проводить. Тумаков занял ваше место; его не выживут так скоро!..
Насмешка Саши показалась мне колкою.
– Ты не веришь мне? Не хочешь выслушать мои оправдания? Жестокая! Я уйду, умру с печали! Прощай, ты меня никогда не увидишь! – Я притворно сделал движение, что хочу удалиться.
– Куда это вы, сударь? Впотьмах, в незнакомом месте, вы не сыщете двери, да и ключ у меня. Подождите, я принесу свечку, провожу вас – завтра увидимся.
– Завтра? Нет – повторяю, никогда! Я вторично пришел в этот дом единственно для тебя – ради тебя угождал я страсти ненавистной мне женщины! Ты же, польстив мне приятной надеждой, заплатила неблагодарностью. Твоя откровенность, невинность, очаровали мея! Ах, эта мечта исчезла! Я думал отыскать сердце полное, открытое. любви, и нашёл одну холодность! Саша! Ты не хочешь проникнуть в мою душу и вместо несправедливого упрека, броситься в объятия мои, наградить взаимной страстью, наградить любовь пламенную, вечную, которую и самая смерть не может охладить.
– Ах, сударь! Что вы говорите? Я скоро заплачу. – Она прижалась тихонько к груди моей. – Вы хотите любить меня вечно? Может ли это статься? Барыня утверждает, что одно богатство составляет счастье, а без него любовь – одна горесть. Признайтесь, вы ведь и сами к ней пришли за деньгами?
– Ты обижаешь меня, если думаешь, что одна корысть привела в этот дом. Точно, вчера я имел нужду в деньгах, принёс эстампы, продал, и верно не поспешил бы за остальными деньгами, если б не встретился с тобою. Долг доставил мне случай еще раз увидеть тебя; а притворяться согласным на желание госпожи, значило получить право на свободный вход, отыскивать любовь твою, ради которой я готов на все решиться. Теперь знай, Саша, я не бедный художник, я – единственный сын и наследник богатых родителей. Пойдем в твою комнату; там поговорим свободнее, там же я тебя уверю, что ты вечно станешь обладать мною.
Девушка молчала; я целовал её пламенные щёки, розовые уста; она не противилась.
– Ты молчишь, и за все мои ласки не хочешь наградить меня одним поцелуем? Жестокая! Ты меня не любишь?
– Ах, сударь, вы несправедливы! Я не могу выразить, что со мною делается; не могу говорить, как вы… но что чувствую… – Тут её робкие уста запечатлели на губах моих первый поцелуй вечной любви!
– О Саша! Доверши моё счастье! Повтори этот поцелуй!
– Я поцеловала вас и остаться больше не могу.
– Не хочешь?..
– Не скажу, чтоб не хотела! Какой-то страх, совесть, предчувствие, удерживают меня от того, чтобы показать вам мою каморку – притом барыня придет запереть дверь…
– Пустое! Она с Тумаковым, верно, забудет о дверях. Пойдём!
– Хорошо, сударь, только с уговором, посидеть минут пять и домой.
И вот я в жилище милой девицы. Одна небольшая кровать с тюфяком, стол, два стула и огромный платяной шкаф составляли необходимую мебель и всё убранство комнаты; но самый храм Цитерской богини не мог казаться столь прелестным; милая хозяйка дикую пустыню могла превратить в жилище радости.
