Магнолии были свежи - страница 71

– Мне почему-то кажется, что все будет хорошо. – уверенно проговорила Аньеза, и Мадаленна усмехнулась.

Неясный облик одного знакомого человека возник в ее воображении так неожиданно и так четко, что Мадаленна вздрогнула. Лица обычно расплывались в ее сознании, очень редко она могла воссоздать облик своих друзей, но этот человек – его она видела очень хорошо, будто он стоял перед ней. Он улыбался, и улыбка его снова красила. И Мадаленна снова не смогла сдержать ответного подергивания лицевых нервов. Благо, его здесь не было, и она могла позволить себе такую небольшую слабость – она редко кому-то вообще улыбалась.

– Кстати, пока не забыла, – всполошилась Аньеза. – С какой сумкой ты завтра пойдешь на скачки?

Образ еще один раз блеснул в наступающей темноте и рассеялся окончательно. Достаточно мечтаний, Мадаленна, тебе пора возвращаться в настоящий мир. Скачки, Джон, попытка убедить всех в том, что никакой свадьбы не будет – вот, что действительно должно было ее волновать.

– Я пойду без сумки, зачем мне она?

– Как! – воскликнула мама и чуть не смахнула рукавом стопку книг. – А куда ты положишь платок, деньги, перчатки?

– Понесу в руках. – пожала плечами Мадаленна.

У нее была всего одна сумка – черная, а мама, скорее всего, хотела одолжить свою синюю – Эдвард привез ее из Марокко в одну из своих экспедиций – и больше отстирывания перчаток от лимонада, Мадаленна ненавидела только перекладывание вещей из одной сумки в другую. У нее непременно все терялось, падало, и она не могла найти и половины от своего прежнего содержимого.

– Мадаленна! – в голосе мамы раздались вдруг знакомые недовольные ноты, и Мадаленна поняла, что капитулировать все равно придется. – Ты должна пойти с сумкой, это не обсуждается.

– Моя черная к синему не подойдет.

– Возьмешь мою синюю.

Мадаленна улыбнулась; она действительно хорошо знала Аньезу. Наверное, это было хорошо – быть так связанной со своей семьей, чувствовать их боль, знать их мысли наперед; это помогало помнить, что она была не единственной на всем белом свете.

– Мама, – она жалобно протянула, и Аньеза рассмеялась. – А ты можешь за меня переложить вещи? Я так хочу спать, что растеряю все по пути, и не найду ни гребня, ни шпилек…

– Ладно, соня, хорошо, – мама погладила ее по голове, поцеловала в щеку, и на секунду Мадаленне показалась, что она сама никогда не сможет оставить свою семью. – Спи, я с утра еще раз зайду.

Надо было собраться с силами и выпалить это побыстрее, пока мама еще не свыклась с мыслью, что ее дочь отдадут под венец быстрее, чем она сможет просчитать, сколько ступеней на главной лестнице. Но она не станет говорить об этом сейчас, если мама сама не скажет заветное имя. Мадаленна накрылась одеялом и постаралась не думать ни о чем белом и воздушном.

– Джон ведь тебя заберет на машине?

– Да.

Значит, это судьба. Мадаленна откинула одеяло и высунулась наружу – в комнате, по сравнению с душным и тяжелым одеялом, было душисто и свежо. Мама все еще стояла около двери, будто зная, что ее дочка хочет что-то еще сказать. Судьба, судьба, в ушах у Мадаленны немного постукивало, и она подтянула подушку повыше.

– Мама?

– Да?

Аньеза выглянула из-за шкафа, держа зажженную свечу слишком близко к своим волосам, отчего на тех плясали огненные блики. Дедушка всегда говорил, что у Мадаленны были волосы Аньезы – «плавящийся янтарь».

– Ты же знаешь, что я не выйду за него?