– Фому отпустите. И фотоаппарат верните. Обещали.
Но Минька Мальков не был бы Минькой Мальковым, известным всему посёлку подонком, если бы вот так просто вернул вещи и отпустил ребят.
– Слышь, Горшенеггер, – обратился Минька к громиле Горшкову, что всё ещё крепко-накрепко сжимал свои руки-клешни на плечах Дениса, – отпусти ребёнка, что ты, в самом деле!
Говоря это, Мальков чуть заметно подмигнул приятелю. Горшков в первую секунду удивился, не поняв знака, но затем, просияв, будто медный грош, пробасил:
– Да в натуре, братан, и правда, чо мы, звери какие?
И убрав руки, легонько подтолкнул Фомина в спину. Гуляй, мол, мальчик.
Мальков же со своей обычной блуждающей, нехорошей ухмылочкой подошёл к Бору, держа в руках «фотик». Не чуя неладное, Максим потянулся за фотоаппаратом и тут же получил жестокий удар под дых. От боли мальчик согнулся пополам и налетел лицом на умело подставленное Минькино колено.
– Ты что творишь, гад!!! – дико завопил Фомин, кидаясь на выручку другу, но Горшков, который лишь сделал вид, что отпустил Дениса, ухватив его за шиворот, с такой силой рванул назад, что даже видавший виды камуфляж затрещал по швам. Не удержавшись на ногах, Денис упал на спину, а верзила Горшков тут же поставил ему на грудь колено, всем своим весом придавив семиклассника к земле.
– Пусти, сволочь… – прохрипел Фомин, задыхаясь.
– Чо ты там пискнул, мелкий? Не слышу тебя, извини… – растянул губищи в широкой ухмылке Горшенеггер.
В этот момент послышался звук шагов. Тяжёлых, уверенных. Шаги приближались.
– Развлекаемся, парни? – громко произнёс чей-то низкий, звучный голос.
Голос прогремел, будто гром с ясного неба. Будто выстрел в пустом, предзимнем лесу. Горшков медленно и неохотно разжал руки-клешни и отпустил свою сопротивляющуюся добычу. Денис сразу же вскочил, чуть пошатываясь, подошёл к Максиму, помог подняться с земли и ему. Мерзкая улыбка сползла с физиономии Малькова, он раздражённо сплюнул себе под ноги.
– А тебе какое дело? – процедил Минька сквозь зубы, даже не оборачиваясь. – Шёл бы ты своей дорогой, Некрасов.
Но тот, кого Минька назвал Некрасовым, своей дорогой идти определённо не собирался. Как раз напротив – определённо собирался вмешаться. Медленно и неохотно Минька обернулся. Обладатель низкого, звучного голоса был примерно их с Горшковым лет, но казался немного старше благодаря богатырскому телосложению и двухметровому росту. У парня было открытое, простое лицо. Светлая чёлка спадала на крутой лоб непослушной волной. Серые глаза смотрели прямо и решительно. А при взгляде на его плечи невольно вспоминалась старинная поговорка о косой сажени. Одним словом, богатырь. Русский богатырь в китайском тренировочном костюме и кроссовках 46-го размера.
– Ты, я гляжу, Михаил, в своём репертуаре… Снова спарринг-партнёров среди детей ищешь?
– Мы не дети! – проворчал Фомин. – Дети ему тут, понимаешь…
Вырвавшись из горшковских лап и приняв вертикальное положение, Денис снова стал Денисом, грубоватым и самоуверенным. Старшие парни будто и не заметили этой «реплики из зала».
– Каких спарринг-партнёров в натуре, ты чо? – Мальков заметно нервничал. Маска наглой самоуверенности, что он носил уже много лет, таяла на глазах. – Ну поучили сопляков немного. И этих двух, и Зелёного, чтоб в штаны не делал при первом шухере. А эти… Эти мелкие, двое, они вообще старших ни в хрен не ставят!
