Мальчик с чёрным петухом - страница 2

– Если Бог таков, как все говорят, то ему должно быть всё равно, отыщем ли мы ключ или просто вышибем дверь.

– Это хороший ответ, – оценил пастор.

– Но если я сейчас вернусь и передам этот ответ, Хеннинг будет очень недоволен.

– Но зато Бог останется доволен.

– Но как он узнает про меня? Ведь за меня никто не молился.

– Бог повсюду, и Он бесконечен. И что-то от Его бесконечности перепадает и нам. К сожалению, чаще всего это бесконечность глупости, например. Или бесконечность войны.

Но Мартин не чувствовал себя бесконечным.

– Его бесконечность мы вряд ли сможем уместить в себе. Поэтому она прорывается наружу, и по ней Господь нас узнаёт. По нашим следам. Понимаешь?

– Нет, – сказал Мартин.

– Ну, вот смотри… – Пастор поскрёб голову и вытянул пару волосков, держа их на свету. – Волосы, к примеру. Всю жизнь у нас их полная голова, и долгое время все их потери восполняются. Или взять вот это. – Он поцарапал ногтями запястье, и с него посыпались чешуйки кожи. – Кожа, – с благоговейным придыханием произнёс он. – Мы постоянно теряем кожу. И пи́сать нам приходится по нескольку раз на дню. И кровь из нас, бывает, течёт. И нет этому конца, пока мы не умрём, то есть не почи́м в бозе. Но пока этого не произошло, Он преследует нас по пятам и находит всякого грешника, как бы надёжно тот ни спрятался.

Пастор подошёл к нему совсем близко и дрожащими пальцами снял у Мартина со щеки упавшую ресничку.

Мартин посмотрел на эту ресничку. «Она ничем не отличается от других», – подумал он и тут же сказал это вслух.

– Но ведь сама-то ресничка знает, что она твоя. И расскажет об этом Богу.

И хотя пастор наговорил мальчику много хороших и поучительных слов, но так и не дал ответа, который он должен был передать Хеннингу, Заттлеру и Зайделю. Они будут недовольны и, конечно, выместят всё на Мартине. Кроме того, у мальчика было верное чувство, что он что-то проглядел. И всё то время, пока он пробирался назад домой по промокшим после дождя лугам, которые при каждом шаге засасывали его ступни и отпускали только с чавканьем, его дух работал на высоте, делавшей его нечувствительным к холоду. И когда он наконец добрёл до своей деревни, он уже хорошо знал, и где ключ, и что ответить тем троим.

Как и накануне, те трое перед церковью продолжали излучать тревогу, соразмерную серьёзности положения. И хотя нашёлся отважный ребёнок, который, несмотря на непогоду, взял на себя труд сходить в соседнюю деревню, эти мужчины позволили себе вести себя так, будто Мартин им что-то должен и будто они, наоборот, не должны быть ему за это благодарны.

– Ты посмотри-ка, а вот и он, – возмутился Хеннинг. – Только за смертью его посылать.

Художник – то ли опять, то ли всё ещё – сидел на краю колодца и давился варёными яйцами, которые без шнапса плохо заходили внутрь. Ещё хорошо, что Франци принесла ему поесть хотя бы это.

Франци от радости сжала кулаками края своего передника, когда увидела, что мальчик вернулся. Мартина она любила как явление, которое понимает только она и которое поэтому принадлежит только ей одной.

Хеннинг встал перед Мартином, выпятив грудь. Подтянулись и двое других.

– Эй, что это мы встали перед ним навытяжку? – сказал Зайдель, а Заттлер ни с того ни с сего ударил мальчика в лицо так, что тот упал.

Хеннинг прикрикнул на Заттлера:

– Ты что, сдурел? Я же ещё ничего даже не спросил.

Заттлер извиняющимся жестом развёл руками, а Мартин поднялся на ноги. Теперь он окончательно решил не выдавать им, что знает, где ключ, и умолчать, что получил от пастора лишь путаные ответы.