И мы вернулись в зал.
Действо началось. Председательствующий объявил, что Софья Леонидовна Овчаренко снимает свою кандидатуру (я облегчённо выдохнула: ура! моё выступление отменяется!) и попросил выступающих подавать записки. Была организована комиссия из пяти представителей разных партий, в которую и следовало передавать записки, и члены которой должны были следить, чтобы не было нарушений: выступающие должны были выходить строго в порядке поступивших записок.
Я опять встала и тихо вышла в фойе. Патрон не заставил себя ждать.
– Выступление отменяется? – радостно спросила я. – Записку подавать не надо?
– Надо, – улыбаясь своей проникновенной улыбкой ответил он.
– Но она же отозвала свою кандидатуру, – удивилась я.
– Вы не поняли красоту игры, – продолжил улыбаться он, – она сняла её на словах, но письменного отказа нет.
– Но, если я напишу записку на выступление, и меня вызовут, что я буду говорить в этой ситуации?
– Не вызовут – отрезал он. – Вас вызовут только, если это потребуется.
И он вежливо указал мне на дверь в зал. С выражением несказанного удивления на лице я вернулась на место, послушно написала записку о выступлении, передала её в комиссию и с опасением стала думать, что же мне делать, если вызовут, не до конца поверив моему патрону.
А в зале уже начались выступления. Поднимавшиеся на трибуну кратко представляли кандидата, конечно же рассказывая о его сильных сторонах, представляя его успехи и раскрывая его замечательные личные качества и черты характера. Регламент соблюдался неукоснительно. Ровно через три минуты ослушнику выключали микрофон. Меня на трибуну не вызывали.
Прошло четыре часа от начала выступлений. Все присутствующие уже абсолютно точно знали, что скажет тот или иной выступающий о своём кандидате. Чередой шли учителя разных школ, рассказывая о достоинствах Нины Павловны Воронцовой. Как только на трибуне возникал очередной выступающий и произносил, что он учитель какой-то школы, в зале разве что стон не раздавался. Я с прискорбием понимала, какую медвежью услугу они оказывают моей дорогой Нине Павловне. Создавалось такое впечатление, что все выступления написаны под копирку.
Прошло ещё четыре часа. Никаких изменений не наблюдалось. Присутствующие начали потихоньку подрёмывать.
Было почти четыре часа ночи. Присутствующие уже не дремали, зал просто погрузился в нирвану. Спали все, даже операторы телевидения, снимавшие происходящее. Если в начале сидящие в зале аплодировали после каждого выступления, то теперь всё происходило в абсолютной тишине. Реакция зала отсутствовала.
Неожиданно председательствующий спросил у Софьи Овчаренко, будет ли она подавать заявление о снятии кандидатуры. Она ответила отказом. И через секунду после её ответа на трибуну вызвали меня.
Дорогие мои, эту загадку я не разрешила до сих пор! Как, несмотря на представителей пяти разных партий, которые должны были неукоснительно следить за появлением выступающих на трибуне в порядке поступления записок, мою фамилию назвали в эту минуту? Наверное, вспоминая об этом, я на лице должна изобразить скептическую улыбку. У меня же возникает чувство гордости и восхищения: а ну-ка, недруги, попробуйте сделать нам какую-нибудь гадость при таком профессионализме наших работников!
Я шла к трибуне, глядя на мёртвый зал. Надо было что-то сделать за три минуты, чтобы пробудить его. Что?! Я положила часы на полочку на трибуне и начала:
