И тут лабух подшепнул, что все осетры похожи на членов Политбюро и этот особенно смахивает на Горбачева, потому и обраще-ние к нему «минеральный», потому как он повел борьбу со всем спиртным.
Оксана обалдело моргала. А Гера тем временам располосовал белую брюшину осетра, и в подставленный к порезу таз стала вываливаться икра.
И в это время заявились гонцы с выпивкой и закуской, и процесс «икрометания» был перенесен в другую комнату. Вернее, в кладовку. А тут стали сооружать пиршеский стол.
– Причем, – чтобы поддержать умность Триголоса, начал Гера, – есть примета: коль съешь икру на берегу, где поймана рыба, то душу обновишь наполовину.
– Да возликует тот, кто это делает впервые! – вскричал Триголос и пододвинул к Оксане сперва рюмку с коньяком, а потом и чашку с икрой.
Она заплетающимися губами прошлась по краю громадной, почти с целый половник, ложки и спросила:
– И вы так питаетесь каждый день?
– Ага! – сказал Веденей. – Потому перед вами сплошь многоженцы. Лабух, – дай Бог памяти, – кажется, двенадцать жен имел. Витька, – ткнул он ножом, который держал в руках, – десять баб пережил.
– А вы? – спросила она.
– А я – холостой, как патрон, из которого забыли выстрелить в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году.
– А почему? – прорвалась, наконец, в ней деревенская наивность.
– Потому что не ем икру.
– Совсем?
– Конечно!
– И только из-за того, что боитесь кому-то сделать больно?
– Вот именно!
Первую пили стоя, потому как этот тост был за Оксану.
После третьей незаметно для Оксаны куда-то исчезли все три Ивана. Потом, кажется осилив пятую, убрел в неизвестном направлении Витька, наверное радуясь, что последний золотой зуб его все еще жив и есть возможность пьяно посверкивать фиксой перед какой-нибудь молодкой.
Потом «отвалил» и лабух, и Оксана вдруг воскликнула:
– А куда же все подевались?
– Частично слиняли, – пьяно начал Триголос, – а частично испарились.
– А певец почему ничего нам не исполнил? – вспомнила она про Витьку.
– Да я же говорил, зубы ему мешают.
– Странно! – задумчиво произнесла она и вдруг предложила: – А вам надо немедленно жениться.
– Зачем? Чтобы начать есть икру?
– Нет, чтобы сделать еще одну женщину на земле счастливой.
– Так неужели в моем исполнении это возможно?
– Конечно, – просто ответила она. – Вот мой муж говорит: «Убил бы тебя, да подумаю, что другая будет не лучше, руки опускаются».
– Так вы замужем? – обреченно вырвалось у него.
– Конечно.
– Ну…
Она, как ей показалось, догадалась, что он собирается спросить.
– Он у меня подполковник милиции. Работает в МУРе.
У Триголоса остановилось дыхание.
Сад был наполнен особой, тронутой знобкой заповедностью тихостью. В ветвях деревьев копошливо возились какие-то птички. Как бы отделившая себя от сада, где-то вдали от него, даже, кажется, в поле, куковала кукушка.
Подпрыгивающей походкой пересек сад Филька-дурачок. Вися хвостом, пролетела сорока.
Чемоданов пришел в этот сад не затем, чтобы послушать кукушку или поглядеть, как летает сорока. Тут он должен был встретиться с одним шалопутом, с которым никто его не должен видеть.
Нет, тайн от пахана у него не было, но всем прочим не надо знать, что у него есть и такая связь.
А на встречу с ним должен был прийти капитан милиции.
В гущине соседней яблони взрыднула иволга. Подала голос, но не показалась. И Максиму вдруг подумалось, что, может, мент тоже так решил сделать. Обрязчиться, что есть, но не дать себя разглядеть.
