Но тут же иволга выпорхнула из-под испода ветвей, и Чемоданов расправился душой. Даже чуть улыбнулся.
Последнее время он себе редко это позволял. Особенно после того, как закружились зеленые мухи вокруг смерти Алевтины. Потому как так вчистую отмазать всех было ой как непросто. И тут этот вихляк, что сейчас собрался прийти, кое в чем помог.
– Жила бы себе, дура! – вслух произнес Банкир. – Нет, потянуло правде в печенки въехать.
А случилось то, что Чемоданов ежели и ожидал, только не в это время. Кажется, какое ей дело до его жизни, когда они давно никто? Так нет, стала следить: вправду ли он ездит в молельный дом или – по пути – куда-либо в другое место свертает.
И – выследила.
Она распахнула дверь в ту пору, когда хором петушили одного фраера.
– Кто эта женщина?! – спросил тот, кому «в увеличилку превращали очко». – При бабе, гады, харите!
И Чемоданов выдавил ее своим телом сперва во двор, а потом на улицу.
И там вдруг почувствовал жуткую беспомощность. Вот сейчас она заорет, что тут живут педерасты. Поднимет хай, и тогда трудняк будет все это загасить.
– Этот гад, – сказал он ей, – деньги мне должен.
– Ну и что? – спросила она. – Вы из него печатный станок решили сделать?
И он вдруг, махнув рукой, сказал:
– Хочешь правду?
Она приостановилась.
– Здесь действительно собрались все мужеложи.
– И ты в том числе?
– Конечно!
Она глянула ему в промежье, словно там должна быть соответствущая мета.
– И ты все время посещал это заведение? – спросила она.
Чемоданов промолчал.
– Да или нет? – возвысила она голос.
– Ну ты же знаешь…
– A какой ты – активный или пассивный?
– Мальчик, – неопределенно выразился Банкир.
– Значит, тебе меня не хватало?
– Это своего рода болезнь.
– Ага! Хворый! – Она помолчала, потом спросила: – Ну что будем делать?
– А я откуда знаю.
И вдруг призналась:
– А ведь слышала, как ты в лесу говорил со своим, видимо, таким же напарником…
И она пересказала все точь-в-точь, о чем уже успел подзабыть.
Это был смертный приговор, подписанный ею собственноручно.
– Я давно поняла, что ты ведешь двойную жизнь, – кипела Алевтина. – Но я не могла понять, где ты, в какой шайке-лейке. А теперь я все знаю. Нет, дорогой! Ты – не педераст. Ты бандит, который сумел прикинуться честным, даже униженным человеком. И деньги украли твои же дружки, чтобы потом ты их «нашел».
И тут он заплакал. Натурально, даже почти навзрыд.
– Милая Аля! – вскричал. – Пойдем, я сейчас же сдамся в милицию. И все расскажу о себе сам. Я действительно преступник. И все мои дружки – тоже. Но я – люблю тебя. Я жить без тебя не могу!
– А почему тогда ушел? – холодно вопросила она.
– Потому что мне приказали!
Он вытер артистические слезы и вдруг решительно произнес:
– Как мне все это надоело! Пойдем, сдамся!
– Кому? – поинтересовалась она с некоторой степенью осторожности.
– В милицию! – воскликнул он. – Все расскажу и – будь что будет!
Алевтина молчала.
– Только дай мне слово, – обреченно начал он, – ежели дадут срок, то ты меня обязательно дождешься.
Она бросила себя в паутину раздумий.
И в этот самый момент поравнялись с милицией.
– Ну я пошел, – сказал он.
И на самом деле забрел в отделение, где дежурил вот этот самый капитан, и сказал ему:
– Бабу одну охмуряю, ну чернуху ей кинул, что зэк и так далее. Думаю, ежели поверит и простит, то это как раз то, что мне надо.
Капитан Бленушов понимающе улыбнулся.
И тут в дежурку влетела Алевтина.
