И как на все это хватало у него здоровья, которое, в подпитии уверял он, расплескал по горам Афгана?
Когда Витька вздулся шеей, Триголос понял, что взял лишку, потому, чтобы сохранить лицо, решил отсрочить казнь.
– Ну и что вам такое показать? – спросил Триголос Оксану.
Та, чуть прикособочив головку, повелела:
– Хочу посмотреть, как вы икру производите.
– Ну что, Иваны, еще не пьяны? – спросил он свою слабосильную команду, которая так и обреталась вокруг него.
Первым перед ним вытянулся, как всегда, Рубашный.
– Ну прикажи, Иваша, – дал ему задание Триголос, – чтобы чету сюда приволокли.
Рубашный умотылял.
– А ты, Ванютка, – бросил он взор на Ярмишко, – закусь познатнее сгондоби.
– Будет сделано! – на месте захромылял тот.
– Ну а тебе, Иванчи, – подвинулся он к Рысенкову, – главная задача: чтобы то на столе стояло, чем он никогда венчан не был!
И Рысенков умелся без слов.
В комнатенке стало просторно, и вроде заметнее сделался Витька, и потому ему подумалось, что сейчас Триголос возьмется за прежнее. Но он неожиданно заговорил об искусстве.
– Вот скажите, какая сила опекает дом?
Лабух вздрючил брови, что могло означать: «Ну ты и даешь, паря!» Чуть подкокетничала глазами Оксана. И только Витька упуленно молчал.
– А главное в доме – это художественное обустройство. Вот глядите! – он указал на потолок. – Без абажура лампочка голая, как сопля. А коли все это приаккуратить? На стенки картины повесить. Торшер завести. И вот человек напотеется на отдыхе или на работе да придет сюда, в эту благодать. А ему сам Левитан или там Айвазовский в зрение своими картинами вплывает. В стряпку сходил, пивко холодное из морозильничка достал. Ахнул, ухнул! Да еще стопарь чухнул! А потом музычку врубил. Для сугрева души. Вот, когда жить и умирать не надо!
Оксана глядела на него чуть прикруглившимися глазами.
Не сказать, что она была красавицей. А вот вычурной девичьей стройностью отличалась, это точно. И хотя малость привяли грудишки, все равно чем-то привлекали. И она об этом, видимо, знала, потому как все время их топорщила напоказ.
И тут подпрягся Гера.
– Как сказал в свое время товарищ Горький, «в карете прошлого далеко не уедешь». Потому надо думать о новых направлениях в искусстве. Они больше ложатся на современную душу.
– Да это я Левитана с Айвазовским для примера привел, – сказал Триголос. – У нас, вон, в Волгограде один художник проживает – такое отчебучивает – с ног валятся.
– Кто такой? – спросила Оксана.
– Александр Эд. Ну, скажу я вам, талантище! Вот заказал ему свой портрет начмил…
– Начинающий милый человек, что ли? – наивно спросила она.
Триголос всхохотнул, засмеялся и Гера. Но даже Витька лицом помякшел. И именно он перевел на общедоступный:
– Начальник милиции, значит.
– Так вот он его так изобразил, – продолжил Триголос, – словно он со всех сторон решетками обложен. Дерево рядом стоит. А присмотришься – вместо веток – железные прутья.
И в этот самый момент в комнату вволокли двух – один побольше, другой поменьше – осетров.
– Ой, какие они огромные! – вскричала Оксана и даже попятилась.
– Высший ранг! – произнес Триголос. И спросил: – А стерляди что, не нашлось?
– Ну вы же… – начал было парень в камуфляже, но Веденей махнул рукой.
– А вот теперь сам обряд добычи икры вам продемонстрирует даже, вот, лабух.
Гера взял длинный с наборной ручкой нож.
– Товарищ Минеральный секретарь! – торжественно произнес Триголос. – Разрешите показать всему миру истинную сущность социализма.
