– Сколько же вам было лет на ту пору? – удивленно рассматривала крепкого парня Маша.
– Пятнадцать! – почти весело фыркнул Яшкин и глянул на Игнатова. – Вы меня можете понять, я думаю. Первый опыт, девочка, в которую я был влюблен. Я страшно волновался и… В общем, она принялась ржать. Обзывать меня. И тут из соседней комнаты вывалились ее подруги, которые, оказывается, наблюдали за всем. И начали водить хоровод вокруг меня с ржанием и всякими кричалками. В общем, не знаю, как я до дома добрался. Честно, не помню. Месяц, наверное, из дома не выходил. Больным притворялся. Отец потом заподозрил неладное и вызвал меня на откровенность. Я ему все рассказал. И он так меня поддержал! Он так мне помог! Он изменил мою жизнь. Мы переехали в Москву. Я поступил в хорошую школу. Обзавелся друзьями. Начал встречаться с девушками. Потом институт. Все в моей жизни хорошо. И…
– И тут вдруг, в один прекрасный день, вы обнаруживаете в приемном покое ту, что едва не сломала вам жизнь. И вы перепугались, – перебила его Маша, начав рассказывать свою историю, сложенную только что. – Вы перепугались, что она снова сотворит с вами что-то подобное, расскажет всем в больнице о вашем первом неудачном опыте, высмеет вас. Вы перепугались и убили ее.
Вася на какое-то время остолбенел, глядя на нее остановившимися глазами. А потом рассмеялся. Звонко. Искренне. Ошибиться Маша не могла. Это был легкий смех незапятнанной совести.
– Серьезно так думаете? – оборвал он веселье и налил себе чаю тоже. – Зря. Только время потеряете. Это ложный след. Аня не узнала меня. Вообще не узнала. Даже не заподозрила, что мы могли с ней когда-то где-то пересечься. И даже если бы и узнала, думаю, промолчала бы. Испугалась бы, что я выведу ее на чистую воду. Она же Анна Васильевна Листова от рождения. С какой стати вдруг стала Верой?
– Вы не спросили ее об этом, когда задержались в смотровой?
– Нет. Просто стоял, смотрел и недоумевал: что я мог найти в ней десять лет назад? Замызганная, потертая, несчастная. Она все время пыталась кому-то дозвониться. Но там телефон был вне зоны.
– Кому? Не видели?
– Нет. И не пытался. Думаю, пыталась дозвониться отцу своего потерянного малыша. Она переживала. Даже губы кусала с досады – эту привычку я ее еще помню. Она звонила. Он не отвечал. Она злилась. А я…
– А вы испытывали чувство удовлетворения? – закончила за него Маша, безошибочно угадав его настроения.
– Честно? – Он посмотрел на них по очереди. – Да! Я был рад, что судьба с ней так жестоко обошлась. Смотрел на нее и радовался. Назовете меня подлым? Как пожелаете. Но я ее не убивал. Зачем?
Он посмотрел Маше прямо в душу. Да, он считал себя отмщенным, удовлетворенным, но вряд ли смог бы убить.
– Она явно от кого-то скрывалась, раз поменяла имя, – продолжил рассуждать Василий. – Может, украла что-то или еще чего похуже. Зачем мне было снова из-за нее портить себе жизнь? Она ее и так наказала.
– Понятно.
Маша полезла из-за стола, сделав знак Игнатову следовать за ней. Того не останови – все съест и еще добавки попросит. Они пошли гуськом в Васину прихожую. Уже отпирая дверь, он вдруг задумался. Потом посмотрел снова на Машу проницательно и откровенно и проговорил:
– Знаете, я тут думал… Долго думал над тем, кто мог ее так убить.
– Как – так? – навис над ним Денис.
– Подушкой. Это же… как-то не по-настоящему. Если бы настоящий убийца проник в отделение по пожарной лестнице, он бы позаботился, чтобы Анна умерла быстро. Пистолет с глушителем, нож, в капельницу опять же что-нибудь влил. Ей капельницу поставили как раз. Добавил три капли чего-нибудь такого – и все. А тут подушка.
