– Аааа… Лисёна… – донёсся из душа Сашин вопль – Мама… – ещё громче кричала мохнатая дочь Маруся. Пришлось оставить вылезающее из плошки тесто, и бежать на помощь. По пути захватив аптечку, резиновых уточек и запасное полотенце. Кто знает, чего эти двое орут. Хотела ещё ведро с водой захватить, вдруг пожар, да вовремя вспомнила, что там и так воды полно. В ванной сердитый муж обиженно сопел, глядя на не менее обиженную кошку. – Я тут моюсь, а она, из-за шторки протянула лапу и как даст по ноге. Я чуть не поседел. – А чего сразу я? – Маруся смотрит на меня удивлёнными жёлтыми глазками, – я вообще зашла просто корзинку с бельём проверить, а тут, точнее там, шух-шур-шур. Ну, думаю, мышь. Откуда я могла знать, что там он? Взяли привычку по два раза в день в воду лезть. Я вот лапой умылась и гляди, какая красотка. Хочешь, я и тебя умою? – Забери её, чтобы не подглядывала, – просит Саша. – Никуда я не заберусь… забиваясь под ванну ворчит Маруся, – Если тебя смоет, то кто спасать будет? Я хоть лапу помощи протяну, или хвост. И вообще, я не подглядываю, я за порядком слежу. Вот сейчас сяду на раковину, и буду смотреть, что бы мочалка была правильной стороной к телу повёрнута. – Живите дружно, – смеюсь я, и помазав йодом боевой шрам оставленный кошкой на ноге мужа, собираюсь уходить. В этот момент Саша кладёт кусочек пены на макушку Маруси, успевшей запрыгнуть на стиральную машинку. – Мама, – обиженно мявкает пушистая дочь, – Скажи ему, что если он не прекратит меня обижать, я ему ночью мышку от ноута настоящей подменю. Посмотрим, как он ей щёлкать будет. – Дети, живите дружно, – вздыхаю я, вытираю полотенцем Марусю и целую её в нос. – А почему ты за мной так не ухаживаешь? – сопит Саша и делает несчастное лицо. Я со смехом накидываю полотенце на его шевелюру и усиленно тру. – А поцеловать, – не сдаётся муж. Чмокаю его в нос, забираю Марусю и иду на кухню, отлавливать сбегающее из плошки тесто. Что поделать, в семье взрослая всегда кто-то одна…
У меня бабушка самая настоящая. Из тех, что печёт внукам пироги, вяжет носки и считает меня жертвой анорексии несмотря на то, что весы, завидя меня, с воплями прячутся под кровать и не отсвечивают. Шучу. Но свой сорок шестой размер одежды ношу гордо, не сгибаясь в весенние шторма, когда мимо меня пролетают куски арматуры, потолочные перекрытия и недавно уложенная прямо в снег тротуарная плитка.
Бабушка скрывает свой возраст и кокетничает со всеми лицами мужского пола старше сорока, принимая приглашения в кино на последний сеанс.
– А что такого, – поясняет она на удивлённо поднятую бровь, – мне уже столько лет, что нечего стеснятся, нужно передавать опыт!
И через пару минут после лекции о вкусной и здоровой жизни, она падает на диван, перевязывает голову мокрым полотенцем, напоминая, что на самом деле она старая и больная женщина.
В пять тридцать утра в это воскресенье меня разбудил звонок телефона.
– Так, я жду тебя через час у входа на рынок! – сообщила трубка, не терпящая возражений, и отключилась.
Таким образом я, зевающая, в куртке для собачьего выгула, с гулькой на голове и в перемазанных краской джинсах стояла под дверьми крытого рынка, ожидая их торжественного открытия, рядом с женщиной вамп в бежевом пальто, под которым был брючный костюм тёмно-вишнёвого цвета, и в кокетливой шляпке с большими маками на полях. То, что бабуля была при макияже, упоминать, думаю, излишне.
