Мастер сахарного дела - страница 18

– Все это ужасно. И вызывает немалые опасения.

– Сначала предложение Фрисии показалось мне безрассудным… – с задумчивым видом признался доктор Хустино.

– А теперь что? Ты же сам только что сказал, что нам там не рады. С какой стороны ни взгляни – предложение Фрисии безрассудно. Они убивают наших солдат мачете!

Хустино был в курсе происходивших в карибской провинции событий благодаря газетам и десяткам эмигрантов, возвращавшихся на родину после долгих десятилетий, проведенных на Кубе. Вот уже полвека остров сотрясали восстания против испанского владычества: иногда – без чьей-либо помощи, а иногда – с участием североамериканских добровольцев и флибустьеров[7]. Но, так или иначе, ни одно из восстаний успеха не возымело. За коротким незначительным вооруженным выступлением, случившимся в середине века, последовало затишье, продлившееся семнадцать лет. До Крика Яры 1868 года, ознаменовавшего собой начало Десятилетней войны. Родившиеся на Кубе потомки испанцев, представлявших собой белокожую креольскую буржуазию, стремившуюся заполучить свою долю власти, надоумили мамби и симарронов[8] на восстание. Страшное равновесие обошлось обеим сторонам заоблачными потерями. Десятилетие убийств и поджогов уничтожило Кубу, от былого великолепия которой не осталось и следа. Война окончилась в 1878 году Санхонским договором, предусматривавшим капитуляцию Освободительной армии, и, несмотря на возникавшие затем попытки восстаний, ни одно из них не получило необходимой поддержки. Гуахиры – кубинские крестьяне – не хотели снова испытывать голод войны. В деревнях не осталось ничего, что могло бы пойти на дело. Уставшие от нужды воровать свиней и охотиться на ежовых крыс симарроны вернулись на плантации. Да и идти было не за кем – юные лидеры повстанцев из белой аристократии пали на поле боя.

Мар потеряла всякий аппетит. Разговоры о войне и смерти отнюдь не способствовали пищеварению, однако суп она все же доела. Хоть она и мало что знала о политической обстановке на Кубе, эта тема не на шутку ее взволновала.

– Большинство солдат гибнет там не столько от мачете, сколько от болезней, – продолжал доктор Хустино. – Желтая лихорадка, дифтерия, малярия… Но в асьендах за этим строго следят: малейшую вспышку немедленно изолируют. Это как деревня, между жителями которой установлена исключительная связь. Они, в конце концов, не в лесу, в отличие от солдат, вынужденных все время передвигаться с одного места в другое и получающих ровно столько еды, чтобы суметь устоять на ногах. Дон Педро с семьей живут там уже много лет. Что там с нами может случиться?

Донья Ана не могла взять услышанного в толк.

– Ты настроен принять предложение Фрисии?

– Это хорошие деньги, и такой шанс представляется лишь единожды. Репутация, состояние и опыт в лечении новых заболеваний – нам всем пойдет на пользу. По возвращении я смогу работать в лучших медицинских заведениях. Возможно, меня даже пригласят в Мадрид. Столица, Ана, столица! Мне всегда казалось, что я смогу как-то поспособствовать развитию науки. Этой возможности я ждал всю жизнь.

– Вот уж не знала я, дорогой мой, об этих твоих мечтах.

– Мне надоело получать за свой труд дохлых голубей с кроликами. Хватит. Теперь-то мы наконец заживем.

– Значит, ты уже все решил? И не хочешь даже время на раздумья себе дать? Ведь это касается всех нас…

За столом воцарилось молчание, которое лишь послужило доктору Хустино подтверждением его мыслей. В ожидании окончательного решения Мар не могла оторвать от отца глаз. Донья Ана же пребывала в расстроенных чувствах.