– Мы не сестры милосердия. Хватит и того, что мы перечисляем приходской церкви.
* * *
Немногим позже, когда Фрисия пересказала отцу Гало разговор со своими домоправителями, он решился ее переубедить, а более подходящего случая нарочно не выдумать. В честолюбии Фрисии он нисколько не сомневался: знал он ее гораздо лучше, чем им обоим того бы хотелось. Дон Гало считал, что подкупить людей, сумевших достичь таких высот в обществе, можно было лишь одним способом.
– Дорогая Фрисия, – начал он, – не забывайте: признание – оружие очень мощное, и таковым и останется, пока человек принимает то, чего принимать бы не стоило.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что всегда будет существовать нечто большее, чем деньги.
– Что же?
– Разумеется, репутация. Я уверен, что самые высокопоставленные лица оценят ваш поступок по достоинству. Возможно, слух о нем дойдет даже до самой королевы, которую волнует судьба народа – она проводит немало времени в разъездах по нашей многострадальной Испании. Не забывайте, что за особые заслуги горожан на площадях ставят в их честь бюсты.
Прищурившись, Фрисия окинула отца Гало внимательным взглядом.
– И у скольких из этих бюстов имеются банты с серьгами?
– Уж у скольких-нибудь да имеются. Я хочу лишь сказать, что добрые дела, преодолевая время, остаются в истории, ведь плоть превращается в прах, и скоро о ней забывают. Если вы уступите вашу виллу бездомным девушкам, я лично позабочусь о том, чтобы на входе установили ваш бюст. Из белого мрамора, если пожелаете. К тому же, как бы вы ни открещивались, вам самим не понаслышке знакомо их положение…
Фрисия поменялась в лице, и отец Гало тут же пожалел о сказанном – своими словами он едва не переступил черту канонического права. Однако исправить уже было ничего нельзя – на лице Фрисии отобразилась правда, которую она долгие годы упорно не хотела признавать. Отцу Гало она исповедалась лишь однажды – и лишь потому, что жизнь ее тогда висела на волоске. А он в конечном счете узнал ее самые сокровенные тайны.
Вот почему она глядела на него с желанием его растерзать.
Той ночью Фрисия уснула быстро, однако сны ей снились беспокойные, и вместо бюстов со своим лицом она видела камни, огонь, факелы и саваны.
Отцу Гало, напротив, уснуть далось нелегко. Он чуть было не совершил фатальную ошибку, напомнив Фрисии о том, что она открыла ему во время исповеди, – грубое нарушение Церковного канона, которое каралось вплоть до отлучения. Фрисия, безусловно, его презирала: он был единственным, кто знал самую страшную ее тайну. Как сказал один писатель-иезуит, живший много веков назад, «сообщил свои тайны другому – стал его рабом». Более двадцати лет прошло с тех пор, как Фрисия, бившаяся во внезапно охватившей ее горячке и чувствовавшая скорую кончину, послала за ним Амалию, чтобы покаяться, на случай если завтра она уже не проснется, а предстанет перед Господом во всей наготе своих прегрешений. Верующей Фрисию назвать было нельзя, да и мессы она посещала разве что для вида. Но в тот день ей казалось, что она отдает Богу душу, и вся ее сила разбилась виной на мелкие осколки.
Мгновение мимолетной слабости.
Оставшись с отцом Гало наедине, Фрисия излила ему всю душу.
Однако той ночью ее жалкое существование не кончилось – она выжила. Словно сбросив с плеч всю тяжесть совершенных ею грехов, она излечилась и от горячки. Едва поднявшись на ноги, она тут же предстала в церковной ризнице и дала отцу Гало понять, что ее покаяние – не что иное, как бред полоумной, что не следует принимать ее слова во внимание и, уж конечно, не следует им придавать ни малейшего значения.
