Тучное тело толпы отозвалось ревом.
Я видела прикованный ко мне взгляд моего сына. Видела, как его губы беззвучно шепчут: «Мама. Мама. Мамочка». Он умирал от страха.
За что? Он ведь всего лишь ребенок! Почему эти люди так радуются? О каких чудовищах твердит этот гулкий и гнусавый замогильный голос, если сами эти люди – чудовища! Все – чудовища!
Задыхаясь от собственной беспомощности, я скользила взглядом по толпе. Голодное безликое чудище. Ни одного лица, ни единого... Или?
В первый момент я думала, что сознание морочит меня. Он, правда, здесь или мерещится мне? Может, я просто отчаянно хочу увидеть хоть одно человеческое лицо. Отчаянно жажду спасения для своего ребенка, и поэтому...
Но нет, зрение не обманывало меня. Далеко, очень далеко, в самом конце толпы, куда едва дотягивался мой взгляд, действительно стоял Эрик. Его взгляд загорелся, когда он понял, что я увидела его. Он пытался просочиться сквозь толпу, но тщетно – те, кто стоял перед ним, слишком сильно хотели увидеть казнь женщины и ребенка на помостах, снова и снова отталкивая Эрика назад, не давая ему ни шанса подойти ближе.
Я видела, как на помост напротив, неторопливо ставя ноги на деревянные перекладины, кто-то поднялся. Когда человек повернулся ко мне лицом, я узнала «грязноволосого» - именно он был первым, кого я увидела, обнаружив себя в средневековой тюрьме после аварии. Глядя на меня, он улыбался гнусной улыбкой триумфатора.
«А уж я позабочусь, чтобы перед тем, как отправиться на тот свет, вы собственными глазами увидели, как умрет ваш сын», - вспомнила я обещание, которое дал мне вчера «грязноволосый».
- Властью, данной мне Советом Старейшин Валтазарии! – перекрикивая гудящую толпу, провозгласил он во весь голос. – Я, первый судья Далгар, объявляю казнь над последним драконом и последней дракайной посредством отсечения голов! Да состоится правосудие во имя человечества!
Толпа заревела в ответ:
- Убить дракона! Убить дракона! Убить дракона!
Мне казалось, эти крики вот-вот разорвут меня на клочки еще до того, как на мою шею опустится топор палача – настолько сильным было их желание увидеть смерть осужденных.
Все мое нутро дрожало от ужаса, я не могла пошевелиться даже тогда, когда моего ребенка на другом помосте подвели к плахе. Толкнули, заставляя упасть на колени. Силой нагнули его спину, положив голову в выемку на плахе.
А перед этим я запомнила его огромные от страха глаза, которые до самого конца отчаянно искали меня...
За что? Мой ребенок никому не сделал зла! Он просто хочет жить!
Господи, все это не может происходить на самом деле! Он ведь просто маленький мальчик, который хочет жить!
Я задыхалась. Наверное, я должна была кричать и умолять пощадить моего сына. Но у меня отнялся язык.
Что я должна сделать? Что я могу сделать, чтобы спасти его? Что я могу?..
Память оживила во мне воспоминание о муже.
Однажды, вернувшись с охоты, он рассказал о том, как, выслеживая медведицу, нашел ее с медвежонком. Она была ранена, ее окружали собаки, лаяли, бросались, но единственное, что ее заботило – закрыть собой своего детеныша. Истекая кровью, она рычала и отгоняла собак.
Тогда муж сказал, что не смог выстрелить и опустил ружье. Но кто-то из его друзей-охотников все-таки сделал выстрел.
Что стало с медвежонком, я не стала спрашивать. Уже тогда я поняла, что ненавижу увлечение своего мужа охотой.
«Закрыть собой, - мысленно шептала я, глядя на маленькую головку сына на плахе. – Хочу закрыть тебя собой...»
