Маяк и смотритель - страница 2

Одевайся теплее, мы выйдем с рассветом и пойдём мимо статуй промёрзшей реки, мы пройдём по болотам, где древние веды выступают на ветках то лип, то ольхи. Ничего не бери, кроме карт и картошки, кроме солнечных помыслов, лёгкой души. Скоро к югу проступит созвездие Кошки (я придумал, признаюсь – тебя рассмешить). Будет город, в котором скамейки, кофейни, полки с книгами прямо на стенах капелл, здесь беспечные жители кормят оленей из ладоней, мужчины не держат прицел, дети спят в гамаках на разросшихся кронах и война не крадёт их спокойный полёт. Мы останемся на ночь, а после – перрон и мост над пропастью, ели, заснеженный фьорд. В старом моно, в купе мы напьёмся настойкой, с тонким привкусом памяти, лета и смол. Ты, светясь, будешь грезить о доме с пристройкой, где весь кофе и снег – только крупный помол, где в гостиной среди деревянных панелей набросаем подушек, и пледов, и книг. Поезд мчится, метель между рельсами стелет, ветер гонит небесный китовый плавник. Не уснув длинной ночью, мы выйдем у бухты, в этот час она станет границею бран. Ты заметишь, что профиль мой с каждой минутой всё прозрачнее, виден сквозь лоб океан. Мы оставим друг другу венки из акации, обещание вечности, запах травы.

А потом нас вернут в наши реанимации,

по отдельности, в жизнь,

к чёрно-белым живым.

Всевышний, когда я читаю твои стихи, что написаны в каждом из нас скрижалями и бывают заметны в улыбке и в жесте руки, в долгих взглядах, которые некогда нас отражали, я диктую их всем яснослышащим, но глухим и всегда удивляюсь: сколько ты в нас вписал. Я касаюсь их для ясновидящих, но незрячих. Эти головы, как-то вместившие небеса, эти бездны внутри, озёра и Аппалачи, подзамочные комнаты, тайны, Луна в Весах, твои строки, чернила твои наших рук перьевых, наши родинки – точки в конце твоих фраз, всего лишь. Я боюсь не суметь наложить равнозначные швы, когда ты наши души, как раны, для света вскроешь, обнажишь наши мысли под кучей бумажной листвы. Но страшнее, чем эта ответственность, этот долг – повстречать человека, забывшего все поэмы, кто так стар, как бог, одинок, как бог, отразиться этот пустой фонемой

и начать Вселенную с новых строк.