Маяк и смотритель - страница 3

Вот карта леса, впрочем, ты знаток, как различить малиновый росток, как вычуять за городом дух древний, почтить в бумаге мёртвые деревья, из крана выпустить живой речной приток. Вот карта мурмураций птиц, ветров, давай без карт – ты чувствуешь нутром, надёжным компасом их знаки, перемены, как будто бы рука самой Вселенной сжимает твоё сердце под ребром. Ты чувствуешь, что в самом деле – мир, по грозовому небу бьёт Мьёллнир, в земле рождается сок силы животворный, и наши линии в ладонях плетут норны и сочетают связью всех, кто сир. И ты идёшь, куда дорога бьёт стрелой, вот карта сердца – как тебе свезло, как хорошо, что ты один, но целен с ними (с хранимыми, горящими, живыми), как вновь срастающийся с жизнью перелом. Вот карта леса, лес повсюду, он во всём, в твоей крови его озон и чернозём, и никакой стеной это не сдвинуть: мы плоть огня и дети исполинов и что не вынесем – лишь дальше пронесём. Вот карты тюрем, где бетон и сталь нам сень, и нам не выбраться отсюда насовсем, но в те минуты, когда лес недосягаем, ты держишь руки над опушкой и лугами другой души,

где вечна дикая сирень.

Нас никто не любил и поэтому – не убил, я придумал их всех – рассказать тебе сказочки к ночи. Я ходил тёмный весь, будто кто-то меня обесточил, будто кто-то казнил – не срывался с петлёй со стропил. Нас никто не любил – ни случайный, ни нужный, ни свой. Выживают любовники – Господи, как же мы мёртвы! Я считал, что бескровный пьёт кровь из моей аорты, чтобы выжить, на деле я сам хлебал этот раствор. Я считал – где-то некто сидит в темноте нелюбви, всей прохлады моей к нему, тщетно бросаясь углями. Нас никто не любил, потому в нас не занялось пламя, не сожгло наши плоти – зачем нас так сложно убить? Страшно что – мы же все поджигатели, мёрзнущий свет, глупость в чём – я плету чудный миф ради красного слова. Нас никто не берёг, только небо касалось лилово, только боги, любя, обвиняли нас в колдовстве, только жались бездомные кошки, ветра на мосту, там вчера я застыл, разминувшись с автомобилем.