В машине меня ни с того ни с сего стало подташнивать. Это было вообще чем-то удивительным. Не укачивало меня в транспорте уже лет, по крайней мере, двадцать пять.
Я попросил водителя остановиться, вышел, закурил.
И меня тут же вырвало. Потом ещё раз.
Я утёрся, сказал таксисту: «Пять минут, Турецкий» и пошёл на остановку к киоску «Союзпечати». Больше ничего похожего на места, где могут продавать воду, я поблизости не видел.
В киоске был сок в дистрофичных двухсотграммовых пакетах.
Я посчитал деньги, хватало только на один. Я купил его, отодрал трубочку, выбросил, потом порвал едва ли не пополам пакет и жадно его выпил. Сел в такси.
– Шо, – спросил, трогаясь, таксист. – Вчера было хорошо. А сегодня не очень?
– Ага, – ответил я, лишь бы он отвязался.
– Бывает. Я однажды съел с бодуна трёхлитровую банку красных помидор, приколи?
Он рассказывал что-то ещё, я старался не слушать. Обычно после того, как вытошнит, становилось хоть немного, да легче. Сегодня почему-то не легчало. Да и с чего я вообще блевал-то, понятно не было.
Таксист продолжал что-то говорить, в собеседнике он не нуждался и я стал думать о том, что прощаюсь сейчас с, по всей видимости, самым дорогим, что у меня есть. С моей книгой.
«В полях под снегом и дождем, мой милый друг, мой верный друг, тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг», вспомнил я неизвестного мне поэта и какая то неуместная, странная, как от прощания с любимой женщиной горечь заполнила меня всего.
Я писал тебя десять лет, моя книга. Я отдавал тебе всего себя, я не мыслил себя без тебя, у меня не было в жизни ничего другого, кроме тебя, весь смысл моего существования, вся моя радость от того, что я есть – она была там, в тебе.
И обблеваный возвращаясь домой, и укуренный вхлам, и в странных компаниях со странными вероятными исходами – я всегда помнил, что у меня есть ты, что мне есть зачем жить дальше, что мне есть зачем существовать, существовать здоровому и на свободе, функционировать – есть, пить, поднимать тосты и не опускать руки, мне есть зачем в конце концов даже любить людей – потому что люди – это единственный почти источник, из которого можно пить, чтобы утолить ту жажду, которая потом выплёскивается на голый лист словами.
Пусть никогда и никем не понятый, пусть презираемый добившимися многого, сытыми и удовлетворёнными одноклассниками – я был счастлив с тобой, я был счастлив с тобой почти всегда наедине, ведь редко я давал кому-то в тебя заглядывать, впрочем не то, чтобы я туда заглядывать не давал – туда заглядывать просто не хотели. Я писал тебя не про любовь и не про деньги, ни про вражду и ненависть, я не использовал для тебя таких любимых «вечных» тем, оттого ты была плоха, была не очень то востребована окружающими. Людям нужны другие люди, людям интересно лишь про других людей, может быть в этом моя ошибка, моя книга, прости. Я не насытил тебя такими историями, я не смог. Сломя голову я летел только к одному, к смыслам, к пониманиям того, из чего ткется ткань мира и зачем все вокруг и отчего вокруг все.
Конечно же, я не знаю до сих пор, получилось у меня что-то или нет.
Конечно.
Тут я переключился на мысль о том, что наверное, все таки, знаю.
Раз предлагают деньги, и деньги хорошие – наверняка что-то там действительно есть, в моей книге.
Тем сложнее было сейчас с ней прощаться.
При чем прощаться мне предлагалось навсегда.
