Маяки - страница 30

Я же об этом догадался, когда мне не было и тридцати лет.

Догадался о том, что для того, чтобы не бояться смерти. Чтоб уйти от этого тоскливого чёрного липкого каждодневного страха за свою жизнь. Чтобы не отравлять душу этой мерзостью, а жить легко и светло. Для этого нужно ставить Маяки.

Однажды, я решил поставить свой.

Я придумал план действий.

Нужно сегодня сесть за стол, включить компьютер и прочитать, как научиться писать книги. Такие книги, которые оставались бы если не в веках, то хотя бы в десятилетиях. Сидеть за компьютером и читать, читать и учиться, учиться и пробовать что-то написать самому, пробовать написать, получать оплеухи от читателей, научиться стирать и переписывать, стирать и переписывать, переписывать и стирать до бесконечности, до тех пор, пока не станет что-то получаться.

Может пройти год, два, а может быть двадцать два. Зависит от таланта, увлечённости, заинтересованности в результате, и ещё черт знает, от чего это зависит. Но получится всегда. Обязательно.

И вот когда получилось. Выключить компьютер. Потом выйти из-за стола. Отдохнуть. Покурить.

Снова сесть за стол, снова включить компьютер.

И написать книгу.

Поставить свой Маяк.

Теперь мне оставалось одно. Но самое главное.

Мне оставалось разглядеть его свет.

Который указывает. Высвечивает своим лучом то, когда я приду в этот мир снова.

Об этом, Маргарита, в следующем письме.

18.

Поговаривают, что мечтать нужно осторожнее.

Лично я в этом однажды убедился, когда один мой товарищ всё мечтал бросить пить. Гундел об этом на каждой попойке, ему объясняли, что никто же тебе в глотку не заливает, сиди читай газеты с нами, не пей. Но он был непреклонен в своих беседах с нами о вреде пьянства. И о своей мечте – как он бросит, наконец, бухать.

Вы знаете, у него получилось. Однажды по дороге на работу он сбил какую-то старуху на пешеходном переходе и не пил потом даже не год, а больше. Кажется, не пил бы и ещё, но его выпустили по амнистии.

Я же, как мне кажется, всегда втайне мечтал быть директором. Ну, хотя бы чего-нибудь. Хотя бы чем-то поуправлять. И теперь моя мечта сбылась: я был полноценным директором книжного магазина.

– Так ты считаешь, что её украли? – спросил ещё раз я.

– Конечно! А куда она делась-то? – Рыгор, который представлялся именно так и никак иначе, несколько раскраснелся и даже пошел пятнами.

– Итак, у нас дела идут настолько хорошо, что у нас стали красть книги. За всеми покупателями мы просто не успеваем уследить, – я язвил, но сам чувствовал, что получается не очень.

Дела в книжном, между тем, шли не то, чтобы плохо. Они шли плохо из рук вон. Шальная аренда места в 80 квадратов в «Старом городе» не покрывалась продажей книг, да и не могла продажей книг покрыться никогда. Старый город – это место для туристов. Для всякого рода хипстоты. Для влюблённых пар. Для одиноких старичков, которые пришли сюда просто погулять. Старый город – не место для продаж чего-то массового, например, книг.

Безусловно, мы устраивали презентации и всякого рода встречи с читателями. Безусловно, нас знали, как уголок «сучаснай беларускай книги». Безусловно, книжный магазин и издательство уже были каким-никаким брендом. Только всего этого было мало. Покупателей – да не покупателей даже, посетителей! – можно было сосчитать по пальцам одной руки в час. Продажа книг хорошо, если «отбивала» треть аренды в месяц. А между тем, ещё ведь были зарплаты и налоги. Этот корабль красиво и уверенно шел ко дну, о чем я неоднократно сообщал Димитрову. Димитров меня выслушивал. Выслушивал он также меры, которые я предлагал по спасению – кивал на всё головой, а дела шли, как шли, и никто ничего не предпринимал. Однажды я спросил Димитрова – а как, с каких денег он собирается оплачивать аренду в дальнейшем?