23.
Моя квартира представляет собой стадион. В зале стоит теннисный стол. На двери моей комнаты дартсы. В кухне стоит детский бильярд. Когда приезжает дочка, длинный мой коридор превращается либо в футбольное поле, либо в хоккейную площадку.
Мне нравится моя квартира. Не нравится, что половина акций жилища принадлежит жене, но пока над квартирой висит кредит, особенно можно не беспокоиться. Совсем по-другому бы я запел, если бы жена заплатила свою часть кредита. Но я приучил себя об этом не думать, чтобы лишний раз не отравлять себе жизнь.
Я разулся, проходя мимо ванной, включил набираться воду. По инерции включил ТВ, хотя ни снукера, ни биатлона на этой неделе не было. И пошёл снимать одежды в свою комнату. Когда я был уже в трусах, в дверь позвонили. Я выругался. Дело в том, что в основном в дверь мою звонили или попрошайки, или адвентисты не помню какого дня, или продавцы коровьих лепёшек. Одевать ради них халат не хотелось. Я решил подождать – обычно они после первого же звонка благополучно уходили. Но когда в дверь позвонили снова я разозлился и как был, в трусах, пошёл открывать. Если будут что-то впаривать, как раз скажу, что я потому в трусах, что только что из казино. И денег никаких нет. Я открыл.
На пороге стояла Веснина. Раньше я, как оказалось, никогда не оторопевал. Потому что оторопел впервые в жизни я только сейчас.
– Привет, – весело сказала она.
Не спрашивая, вошла в коридор. Положила сумочку на рыбацкий стул, сидя на котором, я никогда не ловил рыбы. Сидя на этом стуле, я обычно обувался.
– А ты не так плохо ещё выглядишь, каким кажешься в одежде, – сказала Веснина. Я немедленно подтянул живот и распрямился, чтобы выглядеть ещё лучше.
– Одеваешься просто плохо, – сказала Даша. – То ли вкуса не хватает. То ли денег.
– Есть всё, кроме денег, совести и жалости к врагам, – произнёс я какую-то чушь.
Веснина огляделась.
– Хорошая квартира у тебя. Большая.
Я опомнился и кинулся за халатом, по дороге я прокричал:
– Не совсем-то и моя. У жены половина. Большая.
– Половины, Александр Николаевич, они всегда равные, – без интонаций учительства сказала Веснина. – Большая может быть только часть.
– Спасибо, – я вышел уже в халате. У меня был тяжёлый махровый халат богатого тёмно-синего цвета. Я выбирал его долго – так долго из одежды я, кажется, не выбирал ничего – и гордился своим халатом. – Чаю?
– Ну, вот халат же себе смог купить, – не обратила внимания на вопрос Веснина.
– Это от дедушки просто. В наследство, так сказать.
– А чего не от бабушки? – спросила Веснина.
– Бабушки у меня не было, – опять понёс я какой-то вздор, о чём внутренне горько сожалел. – Чаю, говорю?
– Пойдем лучше погуляем, – просто сказала Веснина.
Я внезапно вспомнил это «будем гулять». Так она мне сказала тогда, пятнадцать лет назад. Когда я от робости и застенчивости не предпринимал никаких шагов сам.
– Кто же лучше нас пойдёт, пойдём конечно, – обрадованно ответил я. – Можно, я в халате? Ну, раз уж он мне идёт?
– Можно, – улыбнулась Веснина. Наконец-то я, кажется, сказал что-то приличное.
– Сейчас, только тапочки найду, чтобы комплект, – я быстро забежал в комнату, скинул халат и в задумчивости посмотрел на свадебный костюм моего друга Пиноккио. Дело в том, что однажды я взял этот костюм, чтобы участвовать в массовке на съемках фильма. Да так он и висел с тех пор у меня, не нужный пока ни мне, ни Пиноккио.
