Ух, маршрут! Может, и поезд на дровах подадут?..
Воздух восполнился романтикой, ягодицы напрягло предвестие авантюры. В те поры ещё напрягались ягоды в ягодицах! Рассудил, точно так разворачивается сюжет в русских сказках: коли остаются позади болота вязкучие и леса дремучие, должно представать глазу царство тридесятое с горами непролазными и чудищами ненасытными?
А вдруг с полонителем девок Горынычем сражаться придётся? Глядь, и ку́ю-никаку́ю Забаву Непутятишну хорошавую из плена отобью? Пусть я не Добрыня, отец мой не Никита, но своих в беде бросать не по-нашенски!
О, как переплёл витиевато – инфекция меня торкнула видимо конкретно! Надо быстрее выздоравливать…
В Гурьеве несколько десятков голов лысых высыпались на платформу узкую, абы перед полякованием в стороне неведомой в последний раз насладиться дымом сигаретным на земле родной русской. Ох, понесло…
Подразумевалось что на русской, но оказалось, поезд уже пересёк границы Казахстана. А воздух здесь и правда другой: в голове свежеет, тепло, ветер мягок, нос щекочет не привычной морозной сухостью, а приторной слащавой влажностью, вероятно, так сказывается близость Каспия, но вдыхать хотелось почему-то полными лёгкими.
После Гурьева окно магнитило: степь, холмы и снова необозримая степь. Редкие пажити, дерева, стланики. Выцветшие крыши ветхих одноэтажных домов в окружении покосившихся штакетников подсказывали наличие населённых пунктов, но сирость и нищета красок сразу просачивались в глаза и потворствовали унынию. Дальше в поросли сорных трав да репейника начали врезаться песчаные проплешины вообще без видимой растительности… Зато начали попадаться битюги губастые и косматые, да горбунки «с ушами аршинными» – чудеса чудесные!..
Может и коня тыгыдымского увидеть сдастся?..
Казахстан заменялся Узбекистаном. Невзрачная архитектура прошлого века приняла образину прокажённой глинобитной древности в расцветках кизяка. К прибытию в столицу Узбекистана – а она разнится с предместьями и предстаёт густонаселённым техногенным оазисом среди степи и выжженного тла пустыни – я достатком оклемался. Картинка приобрела глубину тонов, всё встало на места, жить захотелось с недюжинной силой…
Ташкент надежд не оправдал. С детства слыша крылатое выражение «Ташкент – город хлебный», мерещился мне город с деревами, увешанными гроздьями душистых булок и кирпичиками ржанухи, и повидать экую невидаль хотелось. Не выдалось, скажу! Хотя лелеял догадку: сезон на исходе – верно, что поопадало всё? О Самарканде единственное знал – город древний с мироустройством как в сказачной аладдиновой стране: «В Багдаде всё спокойно!»
Столица жила размеренной жизнью, орды приезжих внимания не влекли… Вокзал кишел разноплеменным этносом, гонимым своими ветрами. Мелькали цветные колпаки, тюбетейки и подпоясанные яркими кушаками халаты. Привычными были бойкие школяры в общепринятой форме: багряная пилотка с жёлтой кисточкой, светлая сорочка, алый галстук пионера, голубые брюки и куртейки. Жидким букетом гвоздик пионеры встречали шкраба или комсорга, приехавшего поездом с нами. Радовались…
Приезжие шустро рассосались в городе, платформы опустели. И тут глазу предстали обезличенные скопления сидевших и просто лежащих на голом асфальте пассажиров. Твердь перрона им смягчали лишь подстилы из журналов и газет. Неизживно переполненный вокзал образовал вокруг себя сонное царство отрешённых от бренного бытия людишек, бестолково чего-то выжидавших.
