Поздно вечером мы прибыли на вокзал Самарканда, куда вскоре подоспели и наши «ангелы смерти» – механизированные исполины, доставившие новобранцев к воротам непознанной действительности, пугающей в оторопь. Кому-то они мерещились звёздными вратами рая, другим увиделся задний проход ада, но смиренно выглядывая из грузовиков, рекруты понимали одно – скрежет железного створа отсекал прежнюю жизнь, сводя в небытие любые ощущения свободы. Наше непорочное восприятие мироустройства восполнилось чувством полной апатии к неизвестности так близко подкравшегося будущего.
Жребий пал и будь что будет!.. «Аннушка уже разлила масло», как приговаривал булгаковский маг-провидец, но… может и не так страшен чёрт, как его малюют?
Драгоценный груз доставили на обнесённую парковым забором территорию затемно, спе́шили возле старых конюшен. Внутрь, оказалось, цейхгаузов, вонявших химией от грызунов или нафталином, запускали голов по пять. Там молодые жеребцы попадали в руки конюха Касымова Алика и двух конюшонков, дегенератов роты службы интендантов. Напором и бесвязным ором обозники выказывали табуну всяческое презрение, потужаясь так обуздать рыпания диких мустангов. «Кусок» – прапорщик, имевший в распоряжении хозяйственный кусок в виде склада или службы – пронизывал нас адским взглядом, словно жёг рентгеном, морщил нос и оценивал, какой размер обмундирования будет впору. К подбору сбруи Касымов относился более чем наплевательски, копошился вяло, ярлыки сверял на мутный зрачок, и форменную одежду выдавал на вырост, как надысь забеременевшей кобыле…
Позади вещевика Касымова два верных прихвостня с остервенением шманали брошенные нами шмотки, будто в них было скрыто золото партии. Тряпьё прощупывалось и протряхивалось, а выпавшее бесцеремонно цеплялось и ныкалось под столешницу хозяина. Забирались наручные часы, электробритвы, ценные вещи. Соизволишь воспротивиться, ощущай харей порцию слюней. Зарились на мой очечник из опойка, ругань вышла в свару, но я сдюжил.
К дерзости церберов прапор был апатичен: отнятое оставалось на складе, и никто не знал, куда потом всё девалось. Шелудивые притягивались на кроткий поводок в минуту, пока на склад заходил лейтенант, но их тявканье возобновлялось вновь чуть тот за порог. Храбрецы!..
Неужели из меня получится сделать такого же стервятника за какие-то два года повинности? Не поддамся…
Не поддался, смею заверить. Эта дрянь впечаталась в память, за время службы я ни разу ни на кого не повышал голос, включая молодёжь, став «заслуженным дедом»…
Форма мне досталась на размер больше, сапоги в самый раз, и такая удача была скорее редким исключением. Глазок прапора был вресноту замылен: чёботы выдавал с загашником, форма на два размера больше. Карантинного духа окинешь взором – страхолюдина как корень мандрагоры – слеза выступает! Да и мы пока и не понимали, как держать фасон обмундирования и подгонять под фигуру. Не было на форме навесных знаков различий и нашивок, ушанки спрессованы тюками, шаровары с гимнастёрками мятые как из задницы, сапоги ваксой не мазаны, портянки торчат из голенищ, словно тесто из кастрюли – срам!
Посему начинайте, товарищи распорядители, лепить подтянутых и дисциплинированных воинов непобедимой Советской Армии! Шпана к обучению готова!
После очевидения местечковых условностей приличия, уже глубокой ночью вновь прибывших перегнали на широкий плац, окружённый четырьмя трёхэтажками.
