А с высоких трибун уже открыторотно, громко отчитывались, что всё идёт как надо.
И награждали передовиков под бравурную тушь.
И шла на сцену поселкового клуба под эту музыку моя тётушка Вера, за почётной грамотой из рук начальства.
И все мужики знали, что она ещё в те далёкие шестидесятые годы получает награду ещё и за то, что вовремя смекнула, когда организовался дефицит с водкой, прыгнуть в вертолёт и из соседнего населённого пункта доставить рюкзак драгоценного напитка. Ну конечно, с выгодой и для себя. И, видимо, делала это не раз.
В свалке звуков щипковые отщипали ударных, те поколотили духовых, а может, всё было ещё более запутанно. Но когда зычно-музычно отгремела медесодержащая тушь, один из музыкантов в след тёте из трубы запустил такого выразительного "петуха", что весь зал ещё долго перекатывался по полу смеха, когда уже шли получать свои награды люди заслуженные.
Относительно недавно я уяснил из учения Маркса, что настоящей ценностью для человека является именно свободное время. А тогда оно очень щедро делилось с нами своей самой аппетитной частью.
Когда я ещё не выпростался из детского возраста, нам и пыль была как ваниль.
Небо – днём норкой голубою, с белым облачным отливом.
Солнышко – глазом…
С оком луны – ночью, с шёрсткой черною, с искрой звездною.
Тогда с иммунитетом у погоды всё было в порядке, как и у нас со здоровьем.
Мы были ещё и под защитой папанитета и маманитета.
Всхожесть и урожайность снегов была на уровне не одного метра. И по вкусу он только чуть уступал пломбиру. Это сейчас мы можем мокнуть в середине зимы.
А тогда, если в небе хозяйничает атаманша туча и дождь краснокожих по её команде грозит нападением осадков, то значит – это лето.
Грома треск лопнет страхом внутри нас, и чуть не слезы от испуга.
Но не придётся долго сшивать спокойствию ткань восприятия.
Если над нашими головами циклопы навели уныние, то обязательно с другой части света двинется антициклоп, чтобы исправить деяния оболтусов.
Солнечному свету: да! да! да!..
И даже в ночь, как в разведку: а какой он, следующий день?
Конечно, пришлось хлебнуть лиха.
Рыбий жир в то время был жидким и очень неприятным на вкус, хоть и натуральным.
Но я упорно повторял строчку стиха, который декламировал при стечении народа, стоя на табуретке:
…Хоть я мальчишечка, но я солдат.
И морозы те меня уже не помнят, а я-то их, как сейчас. Ведь они были не просто за сорок – их было все сорок.
Всем своим холодным телом наваливались они на входную дверь, и даже взрослым было в тягость открывать её, потому что сразу за ней стояла сама Арктика.
А нам-то, чтобы увидеть чёрную пипу носа белого медведя, надо было просто резче заголять проёмом дверь.
Но, видимо, долго собирались, копошились, укутывая носы в шарфы, и упускали самое интересное.
Но на том чудеса не заканчивались. Окрик злой шилом клюва колол слух и природовещательная птичья корпорация как давай выговаривать: вы почему так долго ковыряетесь… и синички, не дожидаясь приглашения, вламывались в наше жильё, сетуя на тяжёлые условия содержания на воле.
Лагерная жизнь не всем по нутру, но мы приговорены к сроку.
И сделано это было по нашему же желанию. Мы выезжаем на военные сборы в летний лагерь, в расположение кадрированной части трубопроводных войск в районе озера Балхаш. Прослушанный курс на военной кафедре необходимо катком армейского порядка закатать нам в сознание на практике, причём на долгие годы.
