А тут, несколько лет назад, посмотрел документальный фильм о Суворове, где рассказано было простенько о том, почему имел успех наш полководец на полях сражений.
Все же помнят его крылатое выражение: пуля – дура, штык – молодец!
Так вот, эта присказка, оказывается, на деле означала следующее: в связи с тем, что точность боя стрелкового оружия была низкой, а стоимость зарядов была высокой, наши солдаты по приказу фельдмаршала порох экономили и изо всех сил старались сократить дистанцию для ближнего боя, где и полагались на остроту холодного оружия.
А неприятель-то, сберегая живую силу, открывал огонь издалека. Они ценили жизнь каждого солдата.
Им не нужны были великие жертвы для достижения побед.
Вот в этом и есть величие России: во имя порою не совсем внятной идеи наворотить великую гору трупов собственного народа.
И чем беспощаднее ты губишь пушечное мясо, тем больше твоя слава как "ПАЛКОВОДЦА".
Извините, дорогие мои, но, похоже, и в серебряном веке Екатерины "серебра" было не больше, чем правды в Советском Союзе.
Ведь здесь, на мой взгляд, и есть один из главных вопросов морали.
И даже в условиях войны нельзя её сваливать вместе с телами солдат в братские могилы.
Ради своей славы и почестей вы готовы губить миллионы жизней.
Так во имя чего живёт страна? Во имя человека?
Я с уважением отношусь к Рокоссовскому. О нём, в воспоминаниях всех, кто воевал вместе с ним, рефреном повторяется одна и та же фраза: он дорожил солдатской жизнью.
В отличие от Жукова, который открыто заявлял, что при штурме Берлина советские войска под его командованием шли в атаку по минным полям противника, как будто их не было совсем.
И понятно, кто из них оказался славнее, разбрасываясь солдатскими жизнями, как махоркой.
В приёмной бинтом обиды перевито горло.
Сила воли плюс характер, но надо ещё поскрести по сусекам…
Ожидание, длительное своим повисанием над пространством и временем.
Наслоение терпения на ожидание, натерпленное на ещё не отвердевшее основание.
Следующий слой нажидания.
Наслоение нажидания на терпение. Наслоено до мозоли, натерплено и уже огрублено.
Терпление – на уже огрубленное нажидание и потихоньку про себя уже обруганное.
Раздражением пухну и, как пухом из подушки, давлюсь им, а в один непрекрасный момент крик рвёт рот, и его глотают все.
Длинна чалма дней запоя вокруг мозга. И ты, как палач, готов броситься сам на себя с топором. Ведь ты столько раз обещал себе: никогда больше.
Но клятвы кляп молчит в горле.
Пил сначала в злость: пусть ересь благородная вскипает, как волна. Потом всласть, и сразу с запасом на похмелье.
Потом из жалости к себе. Наощущенился до положения вниз.
Долго зрело внутриполитическое решение, и вот уже "ТАСС" уполномочен заявить.
Таз уполномочен заявить, что уже полон и через край, и ты уже нажрался, как свинья.
Патернализм еды надо мной не властен – сыт я собственной желчью и даже излишки имею.
Вот она, опять горлом выход ищет…
Неповторимый, устойчивый вкус, пожалуй, ядрёнее, чем у стиморола. Корчь… Горчь.
Ну да, кое-что наше не идёт ни в какое сравнение с импортным.
С большой, конечно, долей горечи, но кто же ропщет. Ведь едят же и буржуи горький шоколад.
Хотя только нам, пожалуй, больше по вкусу горячий снег.
И я не понаслышке знаю, что такое жидкий металл. Вот же, ещё тому назад был железным.
Ну и сейчас, конечно, остаюсь, но в состоянии ртутном. Как иногда былинный богатырь Терминатор.
