А он, пройдя по территории кухни, которая находилась под открытым небом, только огороженная забором, заглянул прямо в котлопункт, под навес.
И вынес через некоторое время оттуда завёрнутый в газету свёрток и направился в офицерский городок.
Мой друг, который оказался свидетелем происшедшего, чуть позже рассказал, что видел то, что потом было завёрнуто в газету. Комиссар прихватил из солдатского котла несколько банок тушёнки. И, прикрываясь газеткой, как фиговым листом, презумпился до последнего.
Э-Э-Э!!! Ваше благородие!
Мы не поняли… вы случайно не попутали свою шерсть с государственной?
Не вместе с нами кашу из одного котла, а мясо, причём наше и отдельно.
Не солдатский формат, как бы сказали сейчас.
Вы же нам только что о высоком, о морали, самопожертвовании, долге и чести, о беззаветном служении Родине. Ах ты …арас…Тараса Бульбы нет на тебя. Он бы тебя, чем породил своего сына, тем и…
Значит, водочку, наверно, решил придавить сверху мяском где-нибудь со своими друзьями?
Ведь дома, тушёнкой закусывать не будешь. Ну что? Приятного аппетита, значит.
А пили офицеры этой кадрированной части трубопроводных войск до зеленых… человечков, иногда даже преступая закон.
Однажды, вернувшись из районного центра поздно ночью, они подъехали на "УАЗе" к воротам контрольно-пропускного пункта. И на сигнал открыть ворота наши ребята, которые стояли там в наряде, немного замешкались. А когда курсант уже двигался к ним, прозвучал пистолетный выстрел… Пуля попала в ворота.
Наутро весь лагерь пришёл в движение… Наши офицеры сновали в расположение штаба, местные тоже куда-то постоянно перемещались. По лагерю ходили разные версии случившегося. В конце концов через некоторое время всё успокоилось. Чуть позже, когда мы уже грузились в обратный путь, наши парни помогали затаскивать в вагон офицерам тяжёлые ящики из-под какого-то оборудования или боеприпасов.
Возможно, это и были те самые плоды дипломатических переговоров.
В расположение нашего лагеря, правда, уже чуть позже, прибыла ещё одна комиссия. Но это уже был десант из округа по медицинской части, потому что в доблестной Красной Армии, в наших рядах, завелись неблагонадёжные. Воинской клятве они остались верны, но присягнули тайно и горшкам. И посвящали им всё больше времени. Дизентерия уже размечталась масштабом, мечштабелируя каждый день всё больше бойцов к себе в кровать.
И высокое медицинское начальство решило оценить эту опасность на глазок. Вся наша, еще жилая, сила была выстроена в степи в несколько шеренг, и каждому было приказано вырыть себе яму. Ну, конечно, не ростовой окоп для погребения, а просто углубление каблуком сапога.
Приказали снять портки и, сидя над лункой, тужиться.
А потом медицинское светило, прося наклонить поклон до земли, как солнышко ясное, заглянуло каждому в воронку.
Наш остряк Ося, когда пристальный взор опытного начальника был устремлён в его потроха, спросил у него, как у опытной гадалки: а не видна ли уже там Тюмень?
И он оказался провидцем.
Чуть позже проверки, но раньше отведённого срока, прозвучала команда "в ружье".
Вернее, ружье это у нас отняли в связи с временной недееспособностью и, спешно поздравив с обретением погонов, растолкали по вагонам и ТЮ-ТЮ …ТУ-ТУУУУУ.
И только что и хватило сил перепотеть на погрузке и попрощаться с армией насовсем…
И наш бесславный путь отступления был с конкретной дискретностью помечен вдоль всей железной дороги пунктирами пункций мочевых пузырей и вонючей дриснёй.
