Следом, через какие-нибудь две секунды, раздался резкий громкий звук, как от удара плоской железякой по камню или дереву. Да, пожалуй, все-таки по дереву. Торопливое шарканье многих ног наполнило комнату. Затем все стихло.
Струйки холодного пота побежали по спине Тристана.
Что?!! Вот это глюк: сидеть всем телом в ванне и ощущать, как струйки пота бегут по спине! Однако и не такое причудится, когда глаза закрыты, а в тишине только медленные шаги и сосредоточенное дыхание, да звенит еще в памяти эхо решительного удара мечом по столу плашмя, но явно с размаху, дополненное словами: «Я сама покончу с этим».
Мог он вскочить ей навстречу, выхватить меч, заткнуть рот, связать? Мог он сделать все это тихо, а потом еще тише одеться и уйти? Конечно, мог. Но почему-то не сделал. Надоело бегать от смерти. Так бывает. Это известно любому солдату. Утратившие страх смерти становятся неуязвимы. Их даже пули не берут. Но то пули… А заговоренные мечи?
– Окуни лицо в воду! – приказала Изольда.
И он перегнулся с усилием и почти нырнул. Скрючился, подставив шею. Очень удобная поза для палача.
– Теперь подними голову и снимай повязку!
«Это что-то новенькое! – подумал он. – Снимать повязку перед казнью?»
– Снимай повязку! – Изольда повторила приказ.
Приказ? Да нет же! Это была просьба. Нежная, ласковая и… нетерпеливая:
– Снимай повязку, Иванушка!
«Ё-моё! Да она же по-русски говорит! С самого начала по-русски говорила. Как же я сразу не…»
Он уже сорвал ненавистную мокрую ленту и отбросил ее, как змею, и в комнате вспыхнуло солнце, ярче всех солнц на свете, и больше не было ни Темры, ни Тинтайоля, ни Москвы, ни Грозного, ни Марка, ни Гормона, ни Дудаева, ни Ельцина – были только они двое – Тристан и Изольда, Иван да Марья, Ромео и Джульетта, Тесей и Ариадна… Не имело никакого значения, как их зовут и на каком языке они разговаривают. Им вообще не обязательно разговаривать, они будут просто любить друг друга с упоением, молча, страстно, сегодня, сейчас, здесь, и всегда, и повсюду…
Тяжелый меч Тристана, который Изольда до сих пор держала в руках, выпал теперь из ее разжавшихся ладоней и зазвенел о каменные плиты пола, и она рухнула на колени рядом с большой деревянной купелью, и руки их сплелись, и губы сомкнулись, и мир пропал, провалился в густую горячую красную темноту…
Изольда первая поняла, что надо возвращаться из этого безрассудного сна наяву, застучала кулачками по его голой спине, и Тристан отпустил ее, смеясь счастливым заливистым смехом.
– Хватит ржать, дурашка, – сказала она ласково. – У нас очень мало времни. – Поднялась, якобы брезгливо отряхиваясь. – Ну вот. Теперь меня спросят, почему я вся мокрая.
– Да пошли они в баню!
– Это мы с тобой сейчас в бане. Вот это помещение у них тут баней называется, – сообщила Маша.
– Классная банька! – похвалил Иван. – А кровать зачем?
– Ну, наверное, у них сразу после бани полагается… – Она хихикнула.
– Стоп, Машка, стоп! Мне так хорошо с тобой, я про все забываю, но ты же сама сказала, что мы торопимся.
– Верно! – спохватилась Маша. – Садись обратно в эту лоханку и слушай меня внимательно. Они скоро вернутся. И мы должны будем рассказать им, как все произошло, почему я не убила тебя. Мы должны будем рассказать это так, чтобы они поверили, мы должны убедить их.
– А это возможно? – жалобно поинтересовался Иван.
– Ну конечно! – ответила Маша с энтузиазмом. – Это же все описано, ты что, не читал? Ах, ну да… Ты же со мной не учился. Понимаешь, разных описаний уйма, но никто не знает, как все было на самом деле, можно только догадываться, вычислять, потому что самые древние первоисточники, как всегда, оказались утрачены. Значит, так, погоди, сейчас я вспомню. У Марии Французской это хорошо описано. Впрочем, у нее этого вообще нет. Лучше сделать все по Берулю. Или по Томасу?.. Как тебе кажется?
