Потом оказалось, что собака когда-то имела хозяина, но старый хозяин после смерти жены жутко запил, промотал все, что имел, вместе с домом и проживал сейчас, где придется. Он несколько раз приходил к собаке, гладил ее по большой теплой голове и говорил, что завидует ей. Она нашла дом, а ему сейчас совсем негде приткнуться.
Первое время Павел Васильевич старался быть с деревенским бродягой построже. Думал, что он станет на пиво просить или на ночлег пристроится где-нибудь под навесом, но ошибся. Бродяга оказался безобидным. Павел Васильевич смотрел-смотрел, как он без своего угла мается, и не выдержал, пригласил его к себе на жительство, а про себя подумал: «Дом большой, места всем хватит». Два дня для бездомного бродяги баню топил, одежку кой-какую подбирал, по утрам велел как следует умываться. И в конце концов добился своего, – Иван приобрел довольно приличный вид. После этого длинными вечерами Павел Васильевич и деревенский бродяга стали подолгу задерживаться на веранде. Пили чай и беседовали. Хотя, если честно признаться, собеседник из пришлого мужика был неважный. Он только слушал да вздыхал, а Павел Васильевич говорил. Причем, чем мудренее была его речь, тем вдохновеннее. Павел Васильевич сам не ожидал, что под старость лет в нем проснется философская жилка, и наличие внимательного слушателя для него сейчас было как нельзя кстати.
Постепенно на летней веранде стало собираться все семейство Павла Васильевича. Кошка, собака и беспризорный мужик Иван. Кошка, как всегда, сидела на подоконнике, выставив кончик языка. Собака лежала на полу возле порога, положив лобастую морду на перекрестье лап. Иван располагался в старинном кресле и делал вид, что внимательно слушает рассуждения Павла Васильевича. Иван был мужик невзрачный, худой, глуховатый и рано состарившийся. Нижнюю часть лица у него занимала рыжая с проседью брода, незаметно переходящая в пышные бакенбарды, которые он наотрез отказался сбривать, а верхняя половина лица была какого-то странного землистого цвета с темными крапинками. Над маленькими мутноватыми глазами нависали пышные брови, создавая в глазах густую тень, так что взгляд у Ивана всегда казался немного хитроватым, хотя, скорее всего, хитрости в нем не было никакой – сплошная созерцательность и недоумение.
Иван ложился спать рано, рано и поднимался. Шаркая подошвами тапок, выходил на крыльцо, садился там на теплый деревянный приступок и смотрел на восток. Любил тот момент, когда из-за леса на горизонте появляется солнце. Рядом с Иваном в это время устраивался пес с отвисшими ушами, иногда приходила кошка с высунутым языком. Порой появлялся и сам хозяин дома с озабоченным видом. Он любил поспать по утрам и не понимал людей, готовых пожертвовать сном ради зрелища. Хотя в середине лета даже запущенный сад перед домом мог показаться великолепным – настолько много в нем было всего: и густой малинник, и пахучая смородина, и высоченная крапива вдоль забора, и необыкновенно высокий, породистый репей возле бани.
А однажды утром в конце сада, куда смотрел Иван, показалась женщина – такая же невзрачная, как он, такая же скуластая и такая же немолодая. Иван пояснил, что это его сестра идет, хотя Павел Васильевич и так уже догадался. Женщина подошла и села рядом с Иваном. Сказала, что проходила мимо и решила заглянуть просто так. Ей ничего не нужно, только с братом немного поговорить и все, и больше ничего. Вот сейчас поговорит и уйдет. И Павел Васильевич сразу догадался, что она пришла неспроста, что у нее есть какой-то тайный план. Вот только стоит ли этого плана опасаться, не мог для себя решить. Но на всякий случай пригляделся к ней получше. Решил, что нет в этой бабе ничего особенного. Баба как баба, только слегка полноватая. Русая или рыжеволосая сразу не поймешь. Зад узкий, плечи широкие, очень короткая шея. Если одеть эту бабу во все мужское да посмотреть на нее со спины – можно принять за портового грузчика. Вот только глаза совсем не такие, как у Ивана, синие глаза и довольно большие, с загадочной русской грустинкой. Женщину звали Зинаидой. Она стала приходить все чаще. Мыла полы, протирала мокрой тряпкой громоздкую мебель, что-то переставляла, поливала, облагораживала. Говорила Павлу Васильевичу, что не хватает в его доме женской руки. Все запущено до нельзя, всюду пыль и грязь. Потом задержалась на весь день, приготовила сытный хотя и простоватый обед для всей компании. Потом собрала ужин. После ужина осталась пить чай на просторной веранде, слушала умные разговоры Павла Васильевича с недоверчивым видом и смотрела в запущенный сад с загадочной полуулыбкой.
