Раскладываю на журнальном столике медикаменты, отрываю кусок бинта, смачиваю перекисью и сажусь на краешек дивана.
— Будет больно, — предупреждаю гостя, и он кивает.
Поднимаю его футболку — кровь сочится из раны. Нужны ещё бинты...
Через двадцать минут напряжённой борьбы я побеждаю. Рану утянула пальцами, наложила повязку и зафиксировала пластырем практически наглухо. Если не шевелиться, то до прихода врача должно хватить.
Мужчина вытерпел всё молча. На то он и мужчина, наверное. Я однажды Костику занозу из пальца выковыривала, вот там воплей было! Тогда я чувствовала себя виноватой, а сейчас смешно даже.
Вся в своих мыслях беру влажные салфетки, чтобы стереть кровь с живота гостя, и…
Вот это пресс!
Прикусив губу, вожу влажной тряпочкой по смуглой коже. Так и хочется дотронуться пальцами до рельефного живота, по кубикам этим — ниже, по дорожке из тёмных жёстких волос, которая ныряет под массивную пряжку ремня на его джинсах.
Меня обдаёт жаром, а между ног сводит от сладкого похотливого спазма. Я краснею и поднимаю глаза. Мы встречаемся с гостем взглядами.
Мать моя!
Да у него цвет глаз, как… у нашего мишки — медовый. Точь-в-точь! Радужка кажется прозрачной, в ней застыл рисунок — прожилки слегка напоминают очертания сот. Если бы я не была уверена, что у меня в гостиной на диване лежит человек, я бы подумала, что смотрю в глаза медведю, который сейчас мирно спит на ферме в клетке.
— Аптеку ограбила? — раненый кивает на мой рюкзак.
— Нет, я… Это для медведя. К нам на работу привезли раненого мишку, и я купила. Вот… — рассказываю зачем-то.
— Любишь животных? — моя рука оказывается в нежном плену горячей мужской лапы.
Я смотрю на свою пятерню — на фоне крупных пальцев и широкой ладони. Мы с гостем безобидно держимся за руки, но в этом прикосновении столько интимной чувственности, что кончить можно.
И я почти это делаю…
— Мне при-прибрать та-там надо! — и я вскакивают с дивана, несусь в ванную.
Врубаю воду, подставляю под хлещущую струю ведро, кидаю в него тряпку и лью средство для мытья пола — полбутылки. Руки трясутся, внизу живота сладко ноет и пульсирует. Отжимаю тряпку — с моими трусиками сейчас можно смело поступать так же.
Да что же это такое?!
Прижимаю ладонь ко лбу и ловлю отражение в зеркале. Я не узнаю себя. Взгляд бешено-похотливый, губы припухли — искусала их чуть не до крови — и щёки горят румянцем.
Нимфоманка после бани!
Я поправляю сползшую с плеча футболку, собираю волосы в хвостик и ловлю себя на мысли, что ощущение внутреннего «Я» тоже изменилось. Словно кто-то тумблер переключил: щёлк, и вместо приличной — я бы даже сказала скучной — Дины очнулась совершенно незнакомая мне личность.
***
— Ну, здравствуй, мишка, — на пороге комнаты стоит ветеринарша, которая штопала меня в ипостаси медведя. — Или мне называть тебя пёсиком? — улыбается ехидно.
Не соврал Иваныч — врачиха шарит. Узнала меня.
— Привет, — улыбаюсь слабо. — Рад встрече.
— Ещё бы не рад! — хмыкает, ставит на журнальный столик сумку. — У тебя проблемы, медвежонок.
Отрываю голову от подушки и вытягиваю шею — высматриваю булочку в коридоре. В поле зрения её нет.
— Не так громко, доктор.
— Не надо стесняться, — она язвит, вынимая из сумки медицинские штуки. — Дина отмывает подъезд от крови. Мы наедине, — играет бровями. — Надо же так меня развести — пёсик у неё тут! — смеётся.
— Наверное, девочка подумала, что ты не поедешь к человеку.
