Он начал кричать, но сперва не услышал никакого ответа, а потом ему ответила какая-то лесная птица.
Начало темнеть.
Григорий подумал уже, что заблудился и ему придется заночевать в лесу, да еще и в одиночестве.
Тут – то ли от страха, то ли от безысходности – он сжал в кулаке медальон.
И тут же услышал вдалеке человеческий голос. Даже не голос – а несколько голосов.
Он пошел на эти голоса и очень скоро вышел на поляну, посреди которой стояла приземистая изба.
Это и был тот скит, куда шли они со старым спутником.
На пороге скита стоял седобородый отшельник, обитатель скита, а рядом с ним – старик, спутник Григория. Они вглядывались в чащу и попеременно выкрикивали имя молодого странника.
– Вот он я! – проговорил Григорий, выходя на поляну.
– Слава Богу! – проговорил его спутник. – А я уж думал, леший тебя увел в чащобу! А скит-то близко оказался…
Он пригляделся к Григорию и спросил:
– Так нашел ты того, кто в лесу голосил?
– Нашел, отче. Да это рысь оказалась, как ты и говорил.
Седобородый отшельник, давно в одиночестве живший в скиту, повернулся к Григорию и уставился на него незрячими глазами, затянутыми белесой пленкой.
– Как тебя звать-то, вьюнош? – спросил он сухим каркающим голосом.
– Григорием.
– Чувствую в тебе большую силу, Григорий! Далеко пойдешь, большие дела делать будешь…
Он вдруг замолчал на полуслове, шагнул к Григорию и прикоснулся рукой к его лицу.
– Далеко пойдешь, Григорий, с большими людьми спознаешься… с самыми большими… с самим Государем запросто говорить будешь… но конец твой будет страшным… кровь вижу… кровь на снегу… много крови… еще полынью вижу… прорубь во льду…
– Это ничего, что страшный конец! – неуверенно проговорил Григорий. – Главное, что посередке! Далеко, говоришь, пойду? Ну так и хорошо! Хоть час, да наш!
Лебедкин и Дуся вернулись в родное отделение, и первым, кого они встретили в коридоре, был Коля Еропкин, который уныло топтался у кофейного автомата.
Автомат, как всегда, не работал.
– Ну и подсиропил ты нам дело! – возмущенно проговорил Лебедкин. – Теперь придется на край света тащиться, в Подпорожский район… представляю, какой это медвежий угол!
– И ничего не медвежий! – обиженно отозвался Еропкин. – Очень красивые места! И рыбалка там отличная! А уж сколько грибов и ягод, я и не говорю!
– Может, летом и красивые, а сейчас я себе представляю… здесь-то, и то в окно выглянуть противно…
– И я, между прочим, оттуда родом! – продолжал обижаться Еропкин. – Малая родина… И каждое, между прочим, лето хоть на недельку, а съезжу туда, к истокам припасть…
– Ну извини, я ничего такого не хотел сказать… просто сейчас ехать туда неохота…
– А какое конкретно место тебе понадобилось?
– Деревня Таракановка, – поморщился Лебедкин. – Одно название чего стоит…
– Таракановка? – переспросил Еропкин. – А ты, Петя, ничего не перепутал?
– С какой стати?
– А с такой, что Таракановки уже пять лет как нет.
– Что значит – нет?
– То и значит. Нет больше такой деревни. Была, да сплыла. Пять лет назад ее из списка населенных пунктов исключили и электричество отрезали.
– Ты уверен?
– Конечно! У меня бабушка неподалеку живет, в деревне Малые Зяблики. Говорю же, каждое лето ее навещаю. Бабка упрямая, уж мать хотела ее в город переселить, она – ни в какую! Тут, говорит, и помру, где родилась и всю жизнь прожила. Да только она еще всех нас переживет – дай бог здоровья ей! У них в Зябликах тоже всего полторы старухи осталось, но все же, пока есть живые люди, деревня в списке значится, и автолавка по пятницам приезжает, и электричество есть, и даже рейсовый автобус раз в день останавливается. А в Таракановке пять лет как никто не живет… стоят еще какие-то дома заколоченные, без окон, да и те скоро развалятся или сгорят…
