Вскоре эвакуировали и нас. Середина мая. Успели посадить на огороде картошку. С узлами в руках и на тачках целой процессией потянулись в Колпну, на железную дорогу. Мать плачет, видя как тяжело было мне, старшему, катить по грязи одноколесную таратайку. Людей погрузили на открытые платформы. Высадили всех на ближайшей станции Касоржа, в 20 верстах. Оттуда, опять своим ходом еще верст за 20 на запад, в село Нижний Щевец, Золотухинского района Курской области. Там и разместились по хатам.
Было тоскливо и голодно. Осмотревшись, некоторые ухитрились уйти пешком домой. Небольшой местный военный успех позволил немцам ослабить режим. Выждав время, мы тоже двинулись деревнями, через Нетрубеж, в свою сторону. Нашли заросший травой огород, открытые и пограбленные ямы – схроны. Немцы хозяйничали не одни, им помогали и русские. Тот же "Михель" (Бакулин) и даже сосед – Санька Белокопытов, по кличке Самец. После войны он спешно уехал, и долгие годы боялся показываться на родине.
Этим летом с Донбасса, тоже пешком, возвращались односельчане, когда-то эмигрировавшие туда семьями на заработки. Благо у большинства хаты сохранились. Наши соседи Ульянчевы (семья А.У.Матюхина), Максимовы (Степановы), растерявшие по пути своих близких, некоторые из Белокопытовых, многочисленное семейство Гришки Матюхина. Первая весть с войны от нашего отца: удеревский житель, Федор Строгов, явился из Должанского района, вторично занятого немцами. Прятался там в погребе. Рассказал, что видел весной отца в Ливнах на костылях. Тяжелораненый. Мы узнали эту новость от заполошной Натальи (Ульянихи). Она слышала Федькину исповедь. Прибежала и кричит: "Манька, твой Михаил в Ливнах без ног ползает!" Сообщенное ошеломила нас, хотя, разумеется, всего ожидали.
1943
3 февраля. Наша армия после Сталинграда с конца января и в орловских краях начала продвигаться на запад. С небольшими боями в обозначенный день были освобождены от оккупантов Колпна и часть района. Накануне ночью со стороны Ярища послышались необычный шум, скрип саней, громкая матерная русская ругань.
11 февраля. Солнечное зимнее утро. Вдруг открылась дверь, и вошел отец, которого мы не видели с октября 1941-го. О его судьбе было только устное известие, что, мол, ранен и без ног живет в Ливнах, которые взяты Красной Армией ещё в декабре. Отец предстал перед нами действительно на двух костылях, какой-то бледный. И костыли некрашеные, белые. Вера, сестра, тогда еще маленькая, сразу узнала отца и громко заплакала. А я сидел, молча, и продолжал машинально свою работу: шил из немецкой кожаной сбруи какую-то обувку. Отец, присмотревшись, спросил, указывая на меня: а это – кто же? Вера, засмеявшись сквозь слезы, ответила: папа, да ведь это наш Николай! Родитель, конечно, меня не узнал – так изменился за полтора года.
Из рассказа отца в 1988 году о событиях того памятного дня: Утром 11 февраля, около 12 часов, я сполз с ливенской автомашины на окраине Удеревки, около дома Зимихиных. Серёжка (подросток-сын Зимихиных) меня встретил, Он сообщил, что семья моя цела, хотя всё немцы отобрали. Потом набежали бабы, человек 10, ведь я был первым из деревни, кто возвратился с фронта. Начали спрашивать о своих. Будто я мог знать. Потихоньку добрел до своего родительского дома. Моя мать (бабка Павлиха) встретила, постарела за эти два года. Собрала на стол какую-то еду, даже поднесла стаканчик самогона, хотя знала, что непьющий.
