*Аэробика. Началась «перестройка» – что это, ещё мало кто понимал, но радовались. В телевизорах завелись красивые женщины в облегающих трико, футболках, вязаных наушниках, напульсниках. Они показывали физкультурные упражнения под музыку. Называлось это – аэробика. Пенсионеры заваливали редакцию телестудии на Шаболовке гневными посланиями – что это такое за безобразие, туго обтянутая попа по советскому ТВ?! Но аэробику народ полюбил, возмущения оставляли без ответа. уже по одному этому признаку чувствовались скорые перемены во всём остальном.
«Стекляшка». Гастроном №68 («стекляшка») и булочная располагались на 1 этаже нашего дома. Обычно в «нашем» гастрономе продавались только спички, соль, березовый сок в 3-х литровых банках (снизу они мне, маленькой, казались бочками), морская капуста. Иногда лежали кубы бледного, почти белого сливочного масла, по которому скучающие продавщицы вырезали ножами бурные морские волны, заскорузлые корки пошехонского сыра. Два других вида сыра – российский и белорусский, теоретически существовали, но к нам попадали нечасто, я тогда собирала вмурованные в сыр пластиковые синие цифры. Почему-то цифра «2» ценилась меньше, нежели «7», – так училась считать. Вопль счастья «мясо!» разносился редко. Чтобы доставались лучшие куски, папин коллега, дядя Юра, даже устроился на полставки грузчиком в «наш» гастроном, об этом в семье часто говорили как о большой хитрости. Знаменитую советскую колбасу по 2.20, о которой все ностальгируют, я на витрине не помню – если она и появлялась, её тут же окружали толпы. Колбасу привозили из Москвы, куда ездили раз в месяц за покупками – как сейчас затариваются в гипермаркете. Кстати, привезённая из Москвы колбаса бывала в т.ч. и с орловского мясокомбината, работавшего в основном на Москву и на партийные спец.пайки.
В 1985г. началась антиалкогольная кампания Горбачева. 68-й гастроном почему-то выбрали единственной точкой в округе, где продавали водку. Но сначала появились соки – блестящие конусы с опущенными вниз пипочками, откуда выдавливались яблочный и томатный. Соки из конусов почему-то считали грязными, и мне их никогда не покупали. Зато с радостью набрасывалась на грузинский виноградный сок – его стали выпускать вместо вина. Затем в гастрономе прорубили отдельный вход для винно-водочного отдела. Вскоре в 10-11 утра, а то и раньше, перед его закрытыми дверьми выстраивалась шумная очередь. Они ждали, пока пробьёт 14 часов – в это время открывалась торговля алкоголем по всей стране. Под окнами появляется напряжённая абстинентным синдромом страшная толпа. Босховские, искаженные лица, невообразимое, излохмаченное тряпье, гул ругани, звон разбиваемого стекла. Иногда рвущуюся очередь сдерживала милиция, на асфальте чернела чья-то кровь, выла сирена, кого-то увозили. Во дворах сразу под кустами и деревьями появились перевёрнутые ящики – металлические, деревянные, реже пластмассовые. На ящиках сидели, на них же и пили из стаканов, ворованных из автомата с газировкой, стоявшего у гастронома. Через лет 5 очередь растворилась столь же неожиданно, как и появилась. Но призраки людей из той очереди продолжали жить в моем подсознании и являться в ночных кошмарах. Страшный алкоголик в истертой кожанке, с узким лицом и длинными седыми волосами, весь облепленный крошками, являлся почти вестником Апокалипсиса. Я знала, что конец света в дырявом кармане он принес только для меня.
