Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - страница 24

Отец дважды был представлен к правительственным наградам: медали «За отвагу» и ордену «Боевого красного знамени». Представления к награде писались карандашом, прямо на полевой сумке и в эту же сумку отправлялись. Перекинув ее через плечо, молоденький командир уходил туда к линии фронта, к окопам, не зная, что уходит в вечность и безвестность. Потом отец не проявил никакого желания искать документы, подтверждающие его пребывание в пекле войны, его наградные листы. Да и время наступило такое, что призабыли о Победе, о победителях и о наградах. Внешне отец ни чем не проявлял обиды на обстоятельства. Но помнится, значительно позже, ему выдали значок «Участник боевых действий» и носил он его с удовольствием. После войны он славно трудился. Создал на нервах отличные авторемонтные мастерские ЧФ. Являлся бессменным начальником этих мастерских долгие годы. Уважение и авторитет были на самой высокой планке. Ежегодно ко всем праздникам отмечался грамотами, значками. Но ордена и медали обходили его. Думаю потому, что мы (не по своей вине) были в оккупации (хотя немцам отец не служил), а еще, наверное, потому, что на настойчивые предложения вступить в партию, отец отвечал отказом. Он любил отвечать: «Я беспартийный большевик».

Мама и ее родная сестра Татьяна с первых дней осады были мобилизованы на рытье окопов, траншей, противотанковых рвов. Они отработали положенное честно, безотлучно. Близко к концу работ мама серьезно повредила ногу. Была вынуждена передвигаться с костылем. На этот период ее заменил брат Валентин, сын тети Тани. Там же на полевых работах он записался в истребительный батальон и проходил соответствующее обучение.

С наступлением зимы мама и тетя Таня целыми днями строчили из брезента на швейной машинке подсумки для саперных лопаток, патронташи. Все это сдавалось ежедневно на специальный пункт сбора. Пару раз относить мешок с этой продукцией, под непрекращающимся артобстрелом города, доставалось мне. Я был, смел, потому что снаряды падали очень далеко. А вот однажды мама попросила меня отнести мешок с сшитой продукцией, не смотря на то, что обстрел шел по всем кварталам. Мама была тяжела беременностью, а пройти нужно было всего через несколько домов на нашей же улице. Поэтому и посылали. Поэтому и не страшно. Предупредили: «Когда зайдешь – сними фуражку и поздоровайся».

Каменные ступени, массивная дверь резного дерева. Я подергал за шнур механического звонка. Дверь открыла женщина в черном, свободно свисающем от головы до пола одеянии. На меня пахнуло теплом от множества горящих свечей и запахом ладана (что это запах ладана я узнал потом). Все стены большой комнаты, начинавшейся сразу за входной дверью, были увешаны иконами разных размеров, плотно одна к одной. В комнате стоял желто-золотистый свет. Конечно же, я снял фуражку, конечно же, поздоровался. Монахиня, иконы, свечи – все это предстало передо мной впервые в жизни. Из широких рукавов вынырнули тонкие длинные руки, в одной – женщина держала бусы (четки), другой – приняла мой узелок. Улыбнулась. Сказала: «Спасибо». Я повернулся и вышел. Бабушка рассказала мне, что это монашенки хранят иконы со всех севастопольских церквей. Когда исчез от взрыва этот дом? Что стало с монахиней и иконами, мне не известно.

Конец ознакомительного фрагмента.