Читать онлайн Лолла Марч - Мерак

Эта книга – всего лишь стечение обстоятельств разных жизней. Они переплелись в персонажах и не имеют никакого отношения к реальным людям. Даже в деталях. Хотя, человеческая жизнь бывает такой, что трудно выдумать изощрённее, чем то, что происходило на самом деле.

Когда-то это звучало разрозненной историей, но оказалось правдой, которую долго не называли.

Кто-то. Вроде меня.

Лолла Марч

„Художник должен начинать каждый

холст с чёрных оттенков, потому что

все вещи в природе тëмные, кроме тех,

которые освещаются светом“.

–  Леонардо да Винчи

Солнечные лучи рассеиваются в слоях лазурной воды, блестят, переливаются. Волны перешагивают друг друга, в них свет углубляется. Незримая игра природы. И она продолжается до тех пор, пока одна из капель не заинтересуется – что там, выше, чем, то место, где она сейчас. Такая капля, как правило, искрится сильнее остальной водной толщи. И можно заметить, совершенно случайно, как она, приняв решение, тут же, начинает возноситься.

Сначала, медленно, чуть дрожа, ухватывается за предложенную нить и удлиняется, тянясь к свету. Становится всë прозрачнее, ещё более натянутой. Чувствуя, как миг замирает в прыжке, звенит между. И всё же продолжает полёт ввысь, не зная, насколько высоко можно прыгнуть. Вдруг, это будет ещё выше, чуть ещё выше. Она продолжает тянуться, поднимаясь в небо. Последней из сотен подбираясь к исходу дня.

Тем временем солнце ведёт счёт тем, кто только что сорвался с места; подсчитывает миллиарды крошечных испарений, отмечая каждую, не давая им потеряться в потоке неведомого и желанного. Заставляет прищуриться их, чтобы они не увидели высоты, поддакивает их стремлению отделиться от моря и найти свой путь. Это логично, убеждает оно их. И, конечно, истинно поверив, капилляры наполняются… наполняются желанием до самого переполнения. Усердно, нарастающе, не видя границ дозволенного. И обязательно настаёт момент, когда они уже начинают суетиться, чрезмерно, не по себе.

И тогда солнце быстро теряет к ним интерес.

Взгляд охлаждается, руки опускаются, а ветер будто только этого и ожидая, не мешкая, тут же подхватывает эстафету. По ходу дела, собирая ищущих в ещë одно стадо – более лëгкое, не менее живое, но всë же раздельное. Так им кажется, этим крошечным капиллярам, будто бы из ниоткуда появившихся над землёй. Они собираются сначала в незначительную дымку, в рыхлом танце; а потом в обрамленную солнцем, серую, весомую тучу новых возможностей. Ветер не стесняется подхватить очередную идею и уносит капилляры, всë дальше и дальше.

Действо продолжается.

Порыв, несёт уже сплошное облако над землёй, отдаляясь от голубой мощи.

А море остаётся внизу, не вовлечённое в их движения. Оно не играет в эти игры, не замечает ушедших, не замечает вновь прибывших. Многотонная стихия кочует и не раскрывает своих секретов мироздания. Не смеет смотреть вверх или вниз. Вода просто находится там, где только может.

А крохи, уже привыкшие к высоте, проносятся над горами, изучающе глядя вниз. Удивляются. Перешёптываются. Застывшие волны перевалов манят их пушистым мхом, обещая долгую жизнь среди проталинок и корней. И вот кто-то из капелек, завороженно вглядываясь в неведомые зелёные дали, поверив зову, отсоединяется. В то же время, странным образом, туча только растёт – подхватывая взамен ушедшим, горную мороську. Она тоже не прочь сменить родные края. А другим капиллярам больше по нраву пришлись поля, и они решают осесть здесь, дождём – тем самым, что напоит землю перед зимой. Кто их поймёт: зачем и на что они рассчитывают, покрапывая на вспаханные гряды?

Но выбор сделан, и, не задерживаясь дольше, чем надо, туча, немного похудев – плывёт дальше.

Но даже ветер уже устал. Сколько можно показывать разные красоты? Были уже там и сям. Им всё мало? Думают, там будет лучше, красивее? Почему не проливаются все разом в долинах? Куда теперь нести их? Море они видели в страшных снах, скорее всего, когда замерзали, – рассуждает ветер, неся капилляры по реке к самому широкому руслу. Он всё же хочет, чтобы они ощутили перемену – целиком, без остатка; в полной мере почувствовав прелесть разнообразия этого перехода. Минуя просторы степей и низкие горы, ветер сдвигается, делает резкий поворот – и впереди начинает вырисовываться очередной мерцающий город.

Косой, редкий дождь противно моросит и стелется, так низко, что города почти не видно. Всё покрыто лишь сплошным палевым цветом. И тут, неожиданно для себя, не усидев на месте, одна из капель осветилась отблеском совершения. Эта капелька, та, что была всего лишь одной из множества, уже довольно набухшая, соединившись идеей с сородичами и устремилась вниз.

Если подумать иначе – она просто упала.

Капля падала сквозь слоистый воздух. Пространство раздвигалось под ней медленно, почти неохотно, ускоряясь и налаживая резкость. Постепенно проявилась размытая граница между водой и землёй, чернота вырисовала крыши, огни на дорогах, движение, отражённое на улицах. Потом – отдельные, блестящие окна, в квартирах многоэтажных домов. И хоть неслась она вкривь да вкось, с южными порывами, всё же успела заприметить окно, что светилось тусклым, чуть желтоватым. Обычное, к слову, окно под такой же обычной, скошенной крышей.

Но путь был выбран.

И отважно летев прямо на него. Она начала представлять всевозможные чудеса, которые вот-вот готова была узреть. Сосредотачивалась. Воображала, что именно могло её привлечь, что манило так сильно, что она решилась покинуть родную стихию. И отмечала: она несётся – стремительно, смело, без оглядки. Как начнётся её новая жизнь? Разнообразнее? Впитывала заранее ответы на мучившие вопросы, что всё это время кружили рядом. Время скитаний блекло рядом с надеждой. Перед трепетом движения к чему-то настоящему…

Но случилось так, как она и представить себе не могла.

В этот долгожданный момент… она шлепнулась о стекло.

И ради чего был проделан этот путь? Я мëрзла километры и отрезвляюще старалась быть ниже к земле, чтобы не упустить это окно? Это самое окно? Горы шкрябали еë ради этого? Она держалась за вот эту идею – всерьёз? Покинула тёплое море вот из-за этого?

Тысячный шлепок размазался по стеклу и начал стекать, словно река – та самая, которую капля только, что видела с небес. Лучше бы слилась с той рекой и вернулась в море, – подумала капля.

Женщина за стеклом в этот самый момент начала отворачиваться и тянутся рукой к выключателю на стене. Капля, искажая кухню своей беспомощностью, увидела лицо женщины, мельком, ровно на время пути от середины стекла. Скорее только её профиль и прозрачность глаз. И, зацепившись за тягучую мысль, капля, вдруг всё поняла.

Женщина выключила свет на кухне и пропала в глубине квартиры. А капля стекла до рамы. Завершив свое путешествие, так просто, казалось бы, без интригующей развязки.

Дождь продолжал неслышно накрапывать.

Выключатели на стенах хлопали с той периодичностью, с какой человек обычно собирается выйти из дома. Сначала погас свет на кухне, потом – в большой комнате рядом. Осталась только маленькая комната, на которой держалась сейчас вся квартира, с другой стороны коридора. Она соединяла эти две комнаты, и напротив дверь в ванную комнату. Пару раз свет вспыхнул и в ванной. Теперь, разделяя шаги, свет остался только в коридоре – плавно перетекая обратно. С восточной части квартиры на запад.

Женщина уже стояла у порога всматриваясь в уходящий свет к открытой двери своей комнаты. Смутное чувство, что она всё же что-то забыла, не давало ей сдвинуться с места. Женщина приоткрыла сумку, висящую на плече.

– Материя! – напоминающее, но тихо сказала она себе.

Не обнаружив там ткань, она нагнулась к чëрной, плоской сумке. Стоящая на полу, та облокачивалась на её ноги. Молния затрещала, и, заглянув в сердцевину, женщина повторила опять, почти беззвучно: “материя”.

Она дернула за эглеты и шнурки ботинок дерби быстро расползлись в разные стороны. Облокотив сумку о стену, напротив входной двери, разулась и пошла, погружаясь в полутьму, искать белый отрез ткани. Выглаженный прямоугольник, оказалось непринужденно свисал с перекладины мольберта.

Она аккуратно уложила его в сумку.

– Теперь всë.

Вернулась в длинный коридор, выполнив ещё раз приготовления к выходу из квартиры. Но прежде, чем выключить свет, она взглянула на зеркало и прочла надпись на жёлтом квадратике:

“Чем больше любви, мудрости, красоты, доброты вы откроете в самом себе, тем больше вы заметите их в окружающем мире” Мать Тереза

Свет резко погас. С полным выдохом, наперекор самой себе она шагнула через проëм двери, вынося самое ценное, что у неë было. Конечно, на сумке не было написано, что в ней хранится. Круговая молния, как бронебойный поезд сцепляла две еë половинки, но при этом сумка казалась хрупкой. Настроение держателя сумки отражалось в руках и в торжественном закрытии двери. В шагах намного легче обычного, спускающиеся с четвертого этажа. Но голова, или то, что может быть выше этой торжественности, словно не хотели покидать квартиру.

Две чёрные сумки висели на плечах, напротив друг друга, с разной степенью тяжести и важности. Ветровка приподнялась, смявшись в складки, и между чёрных рек образовались неровности, поле спины стало холмистым. Ткань шуршала при каждом шаге, она спускалась спиралью по лестничным проёмам; выглянула из подъезда, прошла вдоль стены, и, свернув за угол дома, растворилась среди капель незначительного дождя. Эхо шагов последовало за ней, вышло на улицу и, помешкав, растаяло в осени.

Светофоры на тёмном фоне горели слишком ярко, свет от них рассеивался крупинками. Обрамляя и без того жëлтые листья не естественным красным, а потом мигающем зеленым цветом. Люди спешили с работы домой или в магазин, а потом обратно домой. По невзрачным взглядам можно было понять, что они прокручивают в голове план действий. Обычный план, как в остальные дни: зайти в магазин, купить рыбки коту, сварить суп или кашу, чтобы на следующей неделе не варить, лечь на диван, а потом после ужина переместиться на кровать.

Женщина протискивалась среди обыденных мыслей, которые смотрели себе под ноги, обходя лужи.

Окна её квартиры выходили прямо на этот перекрёсток. И переходя дорогу, она очень хотела обернуться, без особой причины, но лужи, люди и машины заставляли сосредоточиться на дороге и на цели – доме напротив её дома.

Она шла на работу уже в третий раз за день. В первый – провела занятие с детьми; во второй – принесла дополнительный свет. А теперь несла свою картину.

Шум машин остался позади. В помещении было тихо. Маленькая тёмная комната встретила привычным видом. Первое, что бросалось в глаза: письменный стол, а дальше выставленные в ряд, вдоль стены, стулья. Ближе к середине комнаты, стояли металлические крепления со светом, направленными чëтко на белую ткань, уже закрывающую картину, выглядело это как импровизированный театр. Театр – это громкое название, скорее уличный балаганчик в каморке, чтобы спрятаться от дождя.

Продолговатое окно у самого потолка, что желтело от фонаря, практически сразу было занавешено тёмной тканью. Под ним, располагались небольшие полки и доходили до батареи. Какие-то силуэты вазочек и стопок бумаги прятались в тени. Где-то там в углу ещё скрывался шкаф. Заходя сюда было не ошибиться – это изостудия. И этот незамысловатый антураж придавал светящейся картине ещё больше значимости.