Глава 212. Заклятые родственники
В столовой восседала мать Федора и пила чай на деревенский манер. Наливая горячий напиток в блюдце, она шумно прихлебывала, что заставило меня невольно передернуть плечами. Я подошла к ней, слегка кивнула в знак приветствия и сделала вид, что не заметила ее жеста – руки, которую она «царственно» протянула, не вставая со своего места.
– Доброго дня, Фекла Федоровна. Федя сказал, что вы хотите видеть меня…
Фекла убрала руку и фальшиво заворковала:
– Присаживайся, присаживайся, деточка. И ты, сынок, чиво стоишь? Скорее садитеся, детки, да вот, покушать себе берите. А начну я, Наташа, вот с чего: что-то сынок мой плохо выглядит. Наверное, не ест совсем? Ведь как испереживался весь, посмотри. Щёки-то ввалились у его, и кружищи черные под глазами.
Я мельком взглянула на Федора, и сложные чувства шевельнулись в моей душе. Мне потребовалось немало усилий, чтобы подавить поднимающийся протест.
– Я думаю, вы преувеличиваете…
Мать даже слушать меня не стала и, махнув рукой, безапелляционно добавила:
– Плохо ты ухаживаешь за им, дочка! Плохо, я говорю! Не как следует обихаживаешь сыночка мово. Ты, Наташка, гляди: не одумаисся, заберу его обратно домой! Найду ему в деревне девку – у-у-ух, работящую!
Я согласно кивнула и улыбнулась, а про себя подумала: «Господи, хоть бы тебя черти унесли туда, откуда принесли, да с сыночком вместе! Как я была бы счастлива! Рожи ваши видеть уже не могу!»
Я села в папино кресло во главе стола и, положив перед собой сцепленные в замок руки, молча взирала на мать с сыном. Этот жест не укрылся от родственников: они прекрасно поняли, что я имею в виду, и переглянулись.
– Слушаю вас внимательно, Фекла Федоровна.
Мать закашлялась, слишком жадно отхлебнув из блюдца. У этой женщины была странная особенность: не притрагиваясь к табаку, она кашляла и хрипела, как заядлый курильщик. Живя в нашем доме, она по-прежнему носила домотканые сарафаны и нелепые бабьи чепцы. Правда, речь ее немного изменилась и уже не была такой корявой, как раньше.
– Да, Наташа… Мы с сыном посоветовались, и вот я об чем поговорить с тобой хотела. Дочка моя отыскалась, сестра Федькина… – она внимательно посмотрела на меня, ожидая реакции, но я упорно молчала. Мать, вздохнув, продолжила: – Прошу твоего дозволения, чтобы, как получит мое письмо, могла она приехать сюда и постучаться в эти двери. И я хочу впустить ее внутрь, не оглядываясь на твою недовольную гримасу.
Я усмехнулась:
– Почему это вы решили, что у меня в тот момент будет на лице, как вы изволили выразиться, гримаса?
– Ну… потому, что вы давние с ей врагини.
– Полно, матушка, – пропела я. – «Врагини»… Слово-то какое… неправильное. Какие же мы с ней враги? Нам делить нечего! Уважу вашу просьбу, открою ей двери и внутрь зайти позволю.
– Не обманываешь, дочка?
Я сделала большие удивленные глаза:
– Что-о-о вы, матушка? Да как можно? Разве хорошая невестка на такое осмелится?
– Ну да, ну да… – недоверчиво протянула она.
«Уж ежели играть, то хорошо, – подумала я. – Уж коли быть лицедейкой, то такой, чтобы никто… никто не смог отличить игру от жизни!»
Лукаво прищурясь и только что откровенно не улыбаясь во весь рот, я смотрела на Феклу. Свекровь знала, что я бессовестно вру, что весь наш приторно-добропорядочный диалог – ложь от первого до последнего слова. Со стороны это, наверное, выглядело очень забавно. Представьте себе: две женщины, всеми фибрами души ненавидящие друг друга, улыбаются и пытаются говорить красивыми словами, сохраняя хорошую мину при плохой игре. Сия сцена достойна театральных подмостков!
