Взлетела по ступеням вместе с остальными. Изнеможенные дружинники подгоняли их, поторапливали, кричали. Очутилась в душном княжеском зале, заполненном женщинами, детьми, стариками. Тревога, плач, суматоха, напряжение и отчаяние в глазах. Кто-то случайно толкнул ее, она упала, ей наступили на руку, едва не раздавив пальцы. Некто другой подхватил ее, помог подняться и протолкнул вперед.
Обернулась и увидела, как двери скрипнули, затворились и заблокировались крепким затвором.
Рогдар вбежал через городские ворота на безлюдные улицы, заваленные посеченными телами защитников Пскова и варягов. Мельком осмотрел раны ополченцев и сурово выругался: такие увечья наносят из страха.
Малка оглядела следы побоища, вдруг согнулась и, судорожно давясь, обильно вырвала. Мелкая дрожь покатилась по сжавшемуся от ужаса телу. Теперь она увидела своими глазами, каким еще может быть людской мир. Годы, проведенные в отшельничестве, где не было ничего, кроме сырой полусгнившей землянки, бесконечного одиночества и волчьего воя по ночам, показались счастливым временем в сравнении с одним мгновением, отражавшимся в ее намокших глазах, с которых сорвались блестящие слезы.
Рогдар пригляделся – у княжеского двора бурлил бой.
– За мной не ходи.
– Ты… ты что – собрался туда идти?! – Малка тяжело откашлялась.
– Уходи. – Достал из-за пояса топор, подобрал валяющийся возле мертвеца щит. – Спрячься у себя в хижине. А лучше уйди подальше в лес.
– Да ты с ума сошел! – Цепко схватила его за плечо. – Идти туда – самоубийство! Они же убьют тебя!
Не ответил. Лицо его изменилось, напряглось, взгляд оскалился злобой. Знал, что княжеский терем – это последний оплот сопротивления. Значит, там Каля.
– Да очнись же ты!
– Убирайся! – взревел он и пихнул Малку к выходу. Она не устояла, повалилась на землю и вытаращила на него глаза. На его лице проступили ожесточенные черты. – Спасай свою жизнь.
Перехватил щит удобнее и трусцой помчался вверх по улице.
На разграбленном дворов наткнулся на потрепанный отряд ополченцев. Взглянул на них, оценивая: израненные, уставшие, но не сломленные. Лишь следы скорби оттеняли их лица. Они меняли сломанное оружие и что-то обговаривали, готовились.
– Рогдар? – Десятник оживился. – Ты? Сотня, мы думали, ты погиб.
– Я тоже.
– Откуда ты?
– С охоты.
– С охоты на охоту. – Десятник хмыкнул. – Насмешка жизни. Рад тебя видеть, Сотня.
– Где князь?
– Пал. Варяжская сука нас продала со всеми потрохами. Это она Хольгеру ворота открыла. Я на женщину в жизни руки бы не поднял, но эту дрянь я бы…
– Что с варягами?
– Всё в полном порядке: грабят, насилуют, убивают. Человек триста их. Столпились на княжьем дворе. Все там.
На покосившейся лавке сидел потрепанный ратник. Прислонившись затылком к частоколу, он задумчиво смотрел на небо.
– Я вот всё думаю, – сказал он. – Сколько нужно убить людей, чтобы наступил тот сказочный дивный мир, ради которого вырезаются целые народы. Ну, сколько нужно убить, мужики?
– Всех. – Рогдар поправил щит. – Ударим Хольгеру в спину. Удивим его.
– Охотно.
– Готовы?
– Веди.
Двинулись плотным отрядом, ощетинившись оружием. На мертвых смотрели уже с привычным хладнокровием, как на пожухлую траву. Узкая улочка, пролегающая меж частоколов, отгораживающих дворы, чернела от смерти. Они осторожно переступали через небрежно разбросанные тела.
Среди них Рогдар мельком замечал знакомые лица. Его рука всё крепче сжимала древко топора.
