Пройдя мимо дома, мастер Дьюш углубился в лес и через несколько минут остановился на крохотной полянке у одинокой статуи. Под древним раскидистым деревом застыла беломраморная девочка – в пижамке с кружевами-бабочками, жемчужными серёжками и задорной улыбкой. Она сидела в изголовье укрытой листвой могилы, и к ней низко-низко склонялись толстые узловатые ветви. Точно прикрывая. Защищая.
– Тьита из приюта, – тихо заговорил старый мастер. – Со своими детьми мы долго откладывали, а когда спохватились, жене – она была старше меня на несколько лет, – лекари рожать запретили. По здоровью. И когда жена регистрировала сироток, привезённых после наводнения из Быстроречья, и увидела Тьиту... Льяра влюбилась в девочку, и мы в тот же день её забрали. Мы очень её любили, – он бросил косой взгляд на матушку Шанэ. – Если Тьита здесь... Она знает. Мы – любили.
– Значит, был ещё кто-то? – хмуро спросил Рьен, сосредоточенно изучая статую.
Мастер Дьюш тяжело опустился на землю рядом с могилой и глухо ответил:
– Через год после того, как у нас появилась дочь, у моего младшего брата выявили неутешительную душевную болезнь. Большую часть времени он был безобидным и почти нормальным, но иногда впадал в ярость и не понимал, что творит. И надо было мне, надо было положить его в лечебницу... – и криво усмехнулся: – Хорош выбор, а? Чужая по крови, но любимая дочка, или родной по крови брат, единственный мой живой родственник, опасный для общества? Я не смог сделать выбор. Я забрал его домой, оградил целое крыло, не обделял общением...
Матушка Шанэ крепче обняла всхлипнувшую девочку. Тьита с ужасом смотрела на своё мраморное изваяние и мелко дрожала.
– Через полгода ему, несмотря на лечение, стало хуже, – сипло продолжал старый мастер, ссутулившись. – Приступы ярости стали чаще и сильнее. Жена боялась оставаться дома одна, как и Тьита, хотя брат был заперт. И я уже почти решился на лечебницу, когда... – он сглотнул. – Однажды ночью брат взломал замки, пробрался на наш этаж и убил мою дочку. Задушил в постели, а после вернулся к себе и лёг спать, забыв закрыть двери. А мы нашли Тьиту только утром – она ведь не могла закричать и позвать на помощь из-за немоты, да и её спальня была далеко от нашей. А брат наутро... всё забыл. Совершенно ничего не помнил и искренне горевал. Почему убил? Он не помнил. И мы не знаем. Но, вероятно, ревновал. Или понимал, из-за кого мы его запираем, и решил, что убьёт – и дом будет весь его.
Он помолчал, напряжённо глядя перед собой и сжимая-разжимая кулаки, и очень тихо закончил:
– После этого я отправил брата прочь из Семиречья. Нанял колдунов, и те его усыпили и увезли подальше, в закрытую лечебницу при храме Лунной. Там он и умер пять лет назад. А я... – мастер Дьюш посмотрел на матушкину руку, обнимающую невидимку. – А я испугался, что меня попрут из ведомства, с такими-то родственниками и делами. Живём мы без соседей, в город Льяра дочку всего-то раза два в театр вывозила, о девочке никто не знал – она даже в приюте побывать не успела... И жена убрала её дело из регистрационного архива. Больше всего я боялся, что однажды мне не хватит сил на защитные заклятья, они разрушатся, а остров и могилу найдут. Или брат вдруг вспомнит, проговорится, и кто-то ему поверит.
Тьита уже не дрожала – она внимательно смотрела на приёмного отца и ловила каждое его слово. Сразу успокоилась, как только узнала, что её убийцы больше здесь нет. Что его вообще уже нет в мире живых.
