– Паша, я думал, ты уже забыл к нам дорогу.
– И я рад вас видеть. Найдется что-нибудь для меня? – сказал я.
– Спрашиваешь еще. Я никому не отдаю ни твои ботинки, ни твою доску.
– Я каждый раз безмерно благодарен вам за это, Хаджи-Мурат.
– Надолго к нам в этот раз?
– Пока не выгоните.
– Оставайся, – и он любовно хлопнул меня по плечу так, что у меня чуть не отнялась рука.
Я отвлек от вечерней рутины всех без исключения. Даже Тим, уже давно поприветствовавший меня, выскочил из соседней комнаты, чтобы постоять в дверном проеме и с ухмылкой понаблюдать.
Состав сотрудников в этом чудесном заведении не поменялся. Я несколько минут жал руки, обменивался хлопками по спине, выслушивал приветственные шуточки и отпускал ответные. Меня были рады здесь видеть, а я был рад здесь быть.
– Что-то ты все реже озаряешь нас своим присутствием, бордист, – выдал полный высокий мужчина, которого звали Аслан.
– А я смотрю некоторым лыжникам без меня все скучнее, – парировал я.
– Ты вообще не забыл еще, как на доске стоять? – напал с другой стороны поджарый гладко выбритый Эльбрус, который был младше меня на три года, но уже года четыре успешно обучавший туристов и лыжам, и сноуборду.
– Молись, чтоб не вспомнил, иначе тебе конец.
– Какой самоуверенный!
– Так и быть, дам тебе фору, но только по случаю моего первого спуска в этом сезоне.
– Че ребят, уже можно делать ставки? – весело спросил дядя Тима и родной брат Хаджи-Мурата Рашид.
– А на кого ставить-то будешь, дядя? – вклинился Тимур.
– Так на братца твоего названного, – Рашид с усмешкой кивнул в мою сторону.
– Э нет, дядя, такие ставки у нас никто не примет. Это все равно что безвозмездно тебе денег отвалить, – оскалился Тим.
Эльбрус и Аслан накинулись на Тима несогласные. Хаджи-Мурат и Рашид смеялись. В силу возраста они-то давно не гонялись с нами.
Эти двое крепких мужей с пробивающейся сединой в волосах провели здесь, в этом поселке и в этом прокате без преувеличений всю свою жизнь. Особенно им, прокатом, дорожил Хаджи-Мурат, за что покойный их отец и завещал семейное дело именно ему, старшему сыну.
Все это нам любовно рассказывала мать Тимы, а сам Хаджи-Мурат всегда говорил, что этот маленький прокат одинаково принадлежит всем членам его огромной семьи: всем его четырем братьям, включая Рашида и еще двух, и всем их детям, включая Тиму, его младшую сестру и всем их двоюродным братьям и сестрам. Он говорил, что именно так хотел бы их отец, дед Тимура, а завещание он оставил, мол, так, чтобы братьям не пришлось ссориться при дележке. Других-то он тоже не обделил – было, что еще завещать, и он все поделил поровну на всех. Прокат достался Хаджи-Мурату, Рашиду достался дом в Теберде, а двум другим их братьям, которых я плохо знал: квартира в Пятигорске и два автомобиля. Вот только в теплые карие глаза матери Тимы неизменно закрадывалась хитринка, когда ее муж говорил об этом: ведь этот прокат их дед любил больше всего на свете, как теперь и сам Хаджи-Мурат.
– Так завтра будем гоняться? – подал голос парень, который был здесь единственным сотрудником славянской наружности. Леша был невысокого роста, лишь чуть старше меня, рыжий и с лисьими веселыми глазами. – С утра, пока туристы не нахлынули.
Почти каждый из обитателей этого проката уверенно стоял как на лыжах, так и на доске, и мог в два счета на них поставить любого “чайника”. Их принуждала к этому их профессия. Однако, у всех из них обязательно был свой любимый вид снаряжения – тот, к которому лежала душа. И надо признать, что сноуборд был излюблен лишь двумя ребятами из всего этого маленького состава, включая и представителей старшего поколения: Лешей и Эльбрусом. Надо сказать, что Леша вообще был исключением из всех своих коллег, ни разу в жизни не становившимся на лыжи и всей душой настроенным против них.
