Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Выпуск 5: Методы изучения взаимозависимостей в обществоведении - страница 62

. Чем у́же временной горизонт, тем более простым видится событие действия. Можно также сказать, что временно́е оборачивается пространственным. Простое действие ситуативно близко, неотъемлемое от тела действующего, оно совершается в той области, которую в американских переводах Альфреда Шюца называют the world within immediate reach – мир в пределах непосредственной досягаемости. Дж.Г. Мид назвал ее manipulativearea – областью, до которой можно буквально дотянуться. Но в первоначальных, немецких текстах Шюца она называется менее определенно, хотя терминологически и более обязывающим образом: Umwelt [Schütz, 1981; Schutz, 1964, p. 65 f].

Вторая сторона – это специфика того поля, если говорить словами Рикёра, или той фигурации, в которой совершается событие действия. Пространственно-временная близость и удаленность важны лишь частично, потому что здесь вопрос уже стоит не о результате, а о характере действия. Так, врач действительно лечит больного, даже если его лечение не увенчалось успехом [Ricoeur, 1992, p. 154, 178], политик участвует в борьбе, даже если никогда не выигрывает, и т.п. Это принципиальный момент: если рассматривать цепочку действий по модели «причина / следствие», тогда модель «средство / цель» окажется лишь одним из ее подвидов. Тогда и только тогда можно говорить, что цели одни, а результат (как впоследствии и на некотором удалении оказалось) другой, т.е. ближайшим образом приписываемые действующему действия оказались средствами для другой цели, даже если субъективно он и не ставил себе эту цель. Опознавая отдаленные результаты как свои собственные, он модифицирует свое поведение, и потому даже простейшие поступки нельзя понять, если не смотреть на отдаленные следствия: они входят в «рефлексивный мониторинг действия», как назвал его Антони Гидденс, как то, что предшествует любому проекту: опознание, признание своей ответственности, воспоминание (или забывание).

Это годится, отмечает Рикёр, размышляя над 6‐й книгой «Никомаховой этики» Аристотеля, только для действия, имеющего характер «tekhne», но не того, с каким Аристотель связывал фронесис. «Конфигурации действия, которые мы называем жизненными планами, происходят из нашего движения взад и вперед между отдаленными идеалами, которые мы должны сделать более точными, и взвешивания преимуществ и недостатков выбора данного жизненного плана на уровне практики» [Ricoeur, 1992, р. 178]. Разумеется, это снова ставит в центр вопрос о «кто» действия, и действующий, выстраивая свою жизнь, обладает «нарративной идентичностью», несводимой к моментальному авторству любого действия на любом уровне сложности.

Может ли это считаться удовлетворительным с точки зрения социологии? Неостенсивные референции действия как текста оказываются размытой зоной смысла. Интерпретация этого смысла с точки зрения пространственной достижимости обрекает нас на блуждания между ситуативно и манипулятивно достижимым для плоти в фигурациях простейших событий действия и специфически устроенной Umwelt, принимаемой в расчет самостью в ее нарративном единстве. Лишь из событий действий того рода возможно развертывание «мира как проекта». Наблюдатель-социолог находится, таким образом, в ситуации выбора: ситуативное описание множества безличных событий, событий действия-без-агента – это не неизбежность. Это выбор различения, с которым стартует наблюдение. Но и простое возвращение социологии на позиции практической философии вряд ли возможно. Речь идет пока что лишь о переописании ее результатов. Сделать это переописание научно-эффективным – в этом и состоит задача.