Может быть, у неё получилось бы утихомирить послушниц, которые взъелись на меня. Она волевая, в каком-то смысле даже свирепая, насколько это возможно для монахини, но ей бы не стоило труда прекратить все праздные разговоры.
Заходили девушки, окидывая меня презрительными взглядами, по комнате пронеслись смешки. Я осталась одна, вокруг меня не было занятых столов, они начинались через один.
Смешки и язвительные комментарии стихли, когда вошел отец Доминик.
– Когда вернется сестра Долорес? – задала вопрос Жанна.
Святой отец медленно развернулся, окидывая взглядом происходящее и разумеется от его взгляда не ускользнуло, что все расселись так, будто я ядовита и каждый вдох рядом со мной несет смерть. – Она не вернется, – холодно проговорил он.
– Она заболела?
– Её перевели?
Положив книгу на стол, он выпрямился и бесстрастно ответил:
– Она не вернется, потому что отправилась к Всеотцу. Упала с лестницы в восточной башне.
Девушки притихли, но продолжили кидать косые взгляды на меня.
– Давно? – спросила я.
– Больше двух недель назад.
Волосы на затылке зашевелились. Я же видела её чуть больше четверти часа назад. Мне не показалось. Это точно была не одна из этих бесплотных теней, что мерещатся мне по ночам.
Сглотнув вязкую слюну, я сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять дрожь.
И тут я услышала то, что мне не понравилось:
– Вы помните, что сестра Долорес влепила Агате пощечину? Вдруг та из мести её столкнула?
– Да, от грешницы можно ожидать чего угодно.
– Я живу рядом с ней, она каждую ночь страшно кричит, я иногда до самого утра в себя прийти не могу. Демоны видно к ней приходят.
– Скорее бы её выгнали.
– Про святого отца если расскажем, то больше не увидим его. Нужно что-то другое придумать.
Мне отчаянно хотелось зажать уши руками. Слезы отвращения и злости жгли глаза. Пусть девочки и шептались вдалеке от отца Доминика, но выглядел он так, словно слышит каждое слово.
– Сегодня урок посвящен зависти, – встал оперевшись на алтарную стойку. В его, казалось бы, непринужденной позе сквозила скрытая угроза. – Коль ты желаешь очернить ближнего, коль хочешь почести его себе забрать, столь же черна душа твоя, подобно помыслам. Молись Единому, проси его детей избавить от греха, – прочел он и несколько пар глаз уставились на него.
Боковым зрением я видела, как перешептываются послушницы, как краснеют, ерзают, стыдливо отводят взгляд.
Может быть, все обойдется. Внемлют ли они своей совести или в слепой зависти сгорят их души? А сестра Долорес? Как это произошло? Мучилась ли она? Кто нашел её тело? Есть ли те, кто будет за неё молиться? Если нет, то я помолюсь, но сомневаюсь, что Единый вообще слышит хоть чьи-то молитвы.
– На сегодня все, – он захлопнул книгу.
Я поймала его многозначительный взгляд и осталась на месте, дожидаясь пока все выйдут. Я старалась не смотреть на них, не думать о том, что они сказали. Мне хотелось бы забыть, думать, что они решили перестать со мной общаться просто так, а причина вовсе не в святом отце.
– Агата?
– Да, отец Доминик?
– Что-то случилось?
– Нет.
– Я все слышал сам, расскажи теперь и ты, – он положил свою руку рядом с моей, не касаясь, но я чувствовала его тепло.
– Ночью, когда я выходила от вас, встретила Бьянку и она все не так поняла. Она подумала, что мы с вами… мы…
– Мы что? – уголок его рта дрогнул, как будто это все его страшно веселило.
– Состоим в порочной связи, – я отвела взгляд, почувствовав, что краснею.
