– Если будешь стоять с раскрытым ртом, кто-то туда обязательно залетит, сомневаюсь, что в твоих планах было отобедать мухой или комаром, – усмехнулся отец Доминик.
Я со смущением сомкнула губы, но продолжала смотреть во все глаза, осматривая трепетные просторы, которые воображение так долго рисовало.
– Нравится? – из восхищения мигом свободы меня вырвал голос отца Доминика.
– Очень, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, что слезы вот-вот готовы буйным потоком хлынуть из глаз.
– Все хорошо? – он с сомнением заглянул в мои, наверняка покрасневшие, глаза.
– Я мечтала выйти за стену пять лет, а оказалось, что выход все время был рядом со мной, только руку протяни…
– Мечтаешь оставить монастырь?
– Я хотела бы уйти. Я все еще не могу привыкнуть, пусть воспоминания о прежней жизни стираются, мне хочется создать новые, но вне стен монастыря. Я не могу быть, как остальные, это мне претит. И пусть Всеотец сжалится надо мной, он видит, как сильно я устала от испытаний.
– Понимаю, – он благосклонно улыбнулся и указал рукой вперед. – Не хочешь искупаться в реке, пока холода не настигли?
– Я…
И мне хотелось. Но от одной мысли, что придется снять перед ним облачение… Становилось дурно и хотелось хихикать.
Я покачала головой.
– Не будешь ли ты против моего небольшого безумства?
Я снова покачала головой.
Передумала я быстро, когда увидела, как его пальцы тянутся к пуговице сутаны, ловко расстегивают её, убирают в сторону накрахмаленный воротничок. Мои брови поползли вверх и я резко отвернулась. Мне даже показалось, что святой отец усмехнулся.
Когда солнце почти скрылось за горизонтом, заливая реку теплым оранжевым сиянием, возле кромки воды встал отец Доминик.
Я усиленно делала вид, что не смотрю. И он казалось бы ничего не замечал. Его янтарные глаза осматривали окружающий пейзаж, и угасающий свет выгодно подсвечивал тонкие очертания его подтянутого тела.
Вода на поверхности пошла легкой рябью, когда он вошел по щиколотку в реку. Его светлые волосы блестели в свете заходящего солнца, они обрамляли его точеные черты, словно нимб. Стоя по пояс в воде, его обнаженное тело казалось почти неземным, как будто сама сущность Всеотца приняла человеческий облик.
Меня выпороли бы за одну эту мысль, но в голове крутилась еще пара-тройка абсолютно непристойных.
Церковные облачения, некогда бывшие символом благоговения, теперь вяло покачивались на волнах, их священное значение потерялось в тишине этого безмятежного вечера.
Когда отец Доминик отплыл от берега, его мускулы перекатывались под кожей. Его тело было прекрасным. С каждым движением золотистый свет танцевал на его наготе, высвечивая контуры его тела. В этот момент я замерла, охваченная благоговейным трепетом перед открывшейся картиной.
Вдалеке мягкий плеск воды о берег создавал успокаивающую мелодию, симфонию спокойствия, которая гармонировала с нежным шелестом ветра в кронах близлежащих деревьев. Эта одинокая фигура, купающаяся в огненных лучах заката, надолго останется в моей памяти. И его пронзительный взгляд, казалось, вмещал в себя всю вселенную, доведенную до ее самого элементарного и прекрасного выражения – совершенного союза земли и неба, плоти и души. Он вышел из воды, когда последние лучи солнечного света уступили место ночной тьме.
К этому моменту я успела отвернуться, сделав вид, что любуюсь ночным небом, прячущимся в кроне деревьев.
