Таким образом, слова Михаила Кручинина о готовности в 1914-1915 годах перейти к немцам можно считать лишь способом показать руководству партии свою постоянную приверженность её политической линии и неприятие старого режима. Между тем, ссылка на то, что ему мешал сдаться страх смерти, выглядит очень сомнительной, поскольку на фронте шансов быть убитым во много раз больше, чем в плену. Гораздо вероятнее, что пойти на этот шаг ему не позволило всегда свойственное русскому солдату отвращение к плену.
Несмотря на все попытки Кручинина избежать непосредственного участия в военных действиях, ему всё же пришлось ещё раз оказаться на пути наступления германских войск. Это случилось в сентябре 1915 года в болотах под г. Митава (в Латвии, недалеко от Риги), где он был серьёзно контужен (видимо от разрыва снаряда). Вполне вероятно, что ему, в наказание за дезертирство, как штрафнику пришлось сражаться там с немцами в самых первых рядах.
Однако вскоре после этого случая Михаилу наконец-то улыбнулась удача. На лечение он был отправлен в 172-й эвакогоспиталь в Москве, где пролежал целых полгода, а затем, тоже на шесть месяцев, был отпущен в отпуск по болезни. Таким образом, благодаря своей контузии М.Кручинину удалось избежать участия в наиболее кровопролитных сражениях на русско-германском фронте весной-летом 1916 года. Конечно, и после истечения срока отпуска он вовсе не собирался возвращаться в свою часть, продолжая работать слесарем на заводе «Первиайнен» в Петрограде, где и был захвачен осенью 1916 года при очередной облаве на дезертиров.
Это был уже далеко не первый такого рода случай в солдатской биографии Михаила Кручинина, но теперь ситуация выглядела совсем по-другому. На этот раз он не сбежал с фронта, а просто просрочил (якобы случайно) свой отпуск, предоставленный ему командованием на совершенно законных основаниях. Благодаря этому обстоятельству Михаилу довольно легко удалось убедить конвой отпустить его под обещание, что он тут же сам явится к воинскому начальнику для отправки в часть. Сразу после этого он провернул небольшую аферу, пользуясь тогдашней неразберихой в делах военного ведомства и руководствуясь природной смекалкой, воспитанной на флоте с юных лет сообразительностью и немалым уже жизненным опытом.
Свои действия Кручинин описывает следующим образом: «… я конечно иначе сделал – поехал в Москву, где в Кротовских казармах сообщил, что я документы отпускные потерял, и что мне надо возвращаться в часть (конечно не в пехоту). Я сказал ту часть, в которой был мобилизован из запаса мой брат Константин, то есть 2-я батарея 1-го Финляндского артдивизиона, куда меня и направили в качестве орудийного фейерверкера8…» [16. С. 15]. Конечно, в артиллерии Михаил никогда не служил, но само устройство трёхдюймовок, которыми была вооружена данная батарея, знал довольно хорошо, поскольку во время отпуска успел поработать на сборке таких орудий (правда, не колёсных, а морских) в артиллерийском цехе Путиловского завода.
Ко времени прибытия Кручинина, в декабре 1916 года, батарея стояла на позиции возле небольшого западно-украинского городка Тернополя (Юго-Западный фронт). Брат, служивший в ней младшим шорником, вместе со своим друзьями, в тайне от начальства (по ночам), наскоро выучили его сносно ездить на лошади, что для унтер-офицера-артиллериста было умением обязательным, после чего представили командиру батареи. Тот, узнав о слесарной профессии Михаила, сначала поручил ему отремонтировать сломанные орудия, с чем он, ясное дело, справился в самом лучшем виде. Убедившись в отличном знании М.Кручининым матчасти, комбат доверил ему пост фейерверкера (командира расчёта) первого орудия. Это было уже в начале февраля 1917 года [16. С. 17].
