Мила и Медведь - страница 8
— Дядя Руслан — это брат нашего папы. А наш папа очень строгий, и он как дедушка — генерал, — лопочет младший, едва не захлёбываясь воздухом, так спешит, бедный, мне всё выложить.
— Он — полковник, ты чего? — пихает его в бок старший.
— Он — генерал, отстань. Я тебе погоны показывал? Показывал. Чего ты споришь? — Пока мальчишки шикают друг на друга, я раскладываю инфу по полочкам. Вот откуда Господин Медведь такой деревянный. С таким папочкой не пошалишь. Был у меня одноклассник, его папаша, майор спецназа на всю голову, бил его линейкой по рукам за не вовремя вырученные уроки. Смотрю, у ребят видимых следов нет. Надеюсь, тут всё не настолько плачевно.
— Дядя Руслан хороший. В прошлые выходные он возил нас в «Диснейленд». Николаю он вчера подарил сигвей, а мне велосипед. А папа ругался. Они иногда кричат друг на друга. Папа говорит, что мы должны хорошо учиться, дядя Руслан говорит, что мы ещё дети…
Да уж, с младшим Медведевым нельзя ходить в разведку. Старший же сидит насупленный на диванчике для посетителей и теребит стопку журналов.
— А сканвордов нет? — наконец, оживает он. Надо же, какие взрослые (а, скорее, пенсионерские) интересы у ребёнка!
Я удрученно вздыхаю, качаю отрицательно головой и даю им на растерзание свой телефон, в котором записаны столетние игрушки-расслабушки, а сама навостряю уши в сторону кабинета.
— Чего ты их дергаешь? Пусть побесятся. Ты, как наш отец, — слышу приглушённый перегородкой голос, это Медведь распекает братца, а я вслушиваюсь в интонации его голоса, сравниваю, как он говорит с родными и как с подчиненными. Как будто мне больше заняться нечем, ну честное слово, психолог доморощенный.
— Дисциплина в первую очередь, — чеканит брат-отец-молодец, как на параде.
— Ой, да брось.
— Слушай, Рус, ты хоть понимаешь, что подрываешь мой авторитет своими подарками?!
А вот в моих глазах авторитет господина Медведя поднялся сразу на несколько пунктов. Мужчина и дети. Дети и мужчина. Этот набор почему-то всегда вызывает неслабый отклик в женских сердцах и моё, накачанное кофеином под завязку, увы, не исключение.
— У парней должно быть детство, Серёг. Ты сам был таким, помнишь?
— Так, парни, ну что вы насели на Людмилу. Верните ей телефон, мы едем обедать.
Когда Медведь в сопровождении брата покидает своё логово, дети с криками «Ура, едем в кафе!», едва не запрыгивают ему на голову. Мило-то как. Ну всё, сейчас расплачусь.
— Прошу прощения, Людмила, — он кивает в сторону галдящих племянников и закатывает глаза, мол, ну дети, что с них взять. — Сегодня меня уже не будет. Закончите с колонкой, можете идти домой.
— Можно Мила, меня, когда Людмилой называют, я себя сразу Людмилой Прокофьевной представляю из «Служебного романа».
— Как скажете, Мила, — он улыбнулся и вышел.
Какой он всё-таки чудесный! Я лишь глупо хлопаю повлажневшими от умиления глазками и чувствую себя дурой. Даже спасибо не сказала, не попрощалась толком ни с кем. Вот курица.
— Тётя Мила хорошая. Она мне нравится, — слышится из коридора писклявый голос мелкого, и я сникаю ещё больше.
Спасибо, малыш, кажется, нравлюсь я здесь только тебе.
Глава 7
Самое лучшее, что я могу делать промозглым утром выходного ровно в семь утра — это выгуливать соседскую собачку. У старушки периодические приступы ревматизма, и она в эти дни не выходит из дому. Бедная Альма такая же старая, как и её хозяйка: подслеповатые глазки, местами свалявшаяся, давно не стриженая шерсть и недержание до кучи — иногда мы не успеваем добежать до улицы, поэтому салфетки и пакетики у меня всегда наготове.