– Вы, Нина Васильевна, излишне принципиальны и требовательны. И у Милы, и у Юры глубокие серьёзные знания, а старания и прилежности им вообще не занимать.
– Да какие знания? – откликнулась завуч – Нахватались верхушек…
Шёл шестой час вечера, когда в дверь Железновых постучалась четырёхлетняя Наташка из четвёртой квартиры:
– Мила, покатай меня на санках с горки.
Неприятный осадок от родительского собрания ещё оставался на душе Людмилы:
– Ты маму попроси.
Дочь сбежавшего шофёра бойко заявила:
– Маме некогда, она контрольные проверяет.
– Тогда Юру попроси, он же рядом живёт.
Наташка вздохнула:
– Он сердитый, мы с ним не дружим.
– Он добрый, не сочиняй.
– А почему он тогда со мной не разговаривает?
– Ладно, пойдём, а заодно его возьмём с собой. Увидишь, сразу начнёт разговаривать.
– Ура-а-а!
Минут пятнадцать спустя они находились на малолюдной и свободной от машин улице, полого спускающейся от входа на стадион до речки. Санки скользили неважно, их приходилось постоянно подталкивать. Наташка воскликнула, показывая рукой на небо:
– Ого! Луну включили.
Людмила прижалась к молодому человеку:
– Юр, представь, у нас тоже может родится такая весёлая бормотушка.
Тот растерялся:
– Не знаю. Пока даже представить себе не могу.
Лукаво-игривым тоном девушка подбодрила:
– Включи фантазию, представь.
Санки опять остановились:
– Вы будите меня катать, лентяи?
Их нагнал парень с набережной с замысловатым прозвищем «Охотник Хенк», несший в руках клюшку и коньки:
– Катайте её от нашего дома. Там горка крутая, санки на лёд плотины метров сто едут.
– Давайте скорее, -заторопилась Наташка.
Санки съезжали на огромной скорости двенадцать раз, пока Юра не взмолился:
– Хватит, я уже устал бегать туда-сюда.
Людмила слегка подмёрзла, наблюдая:
– Да, пора домой, хватит.
– Ну ещё разик, закапризничала пискля из четвёртой квартиры, а то я, Мила, водиться с тобой не буду никогда-никогда, до вечера.
Людмила резонно и логично поправила:
– Уже и так вечер. А тринадцатый раз не поедешь – число плохое.
– Тогда я до утра с тобой не вожусь. Вот!
Малышку привезли на санках к дому. Когда сдавали её на руки родительнице, она задорно выпалила, глядя на соседа старшеклассника:
– Мы с Милой до утра не дружим, а с тобой я до утра водиться буду. Ладно?
В ответ раздался дружный смех матери Наташки и Милы с Юрой.
Оттрещал морозами январь, отмёл пургой ветренный февраль. Дорожные службы едва справлялись с уборкой главных улиц. В марте встречные полосы улицы Советской разделял огромный вал грязного снега в центре проезжей части, ставшей абсолютно непроезжей. Снегоуборочная машина беспрерывно грузила подъезжающие самосвалы ЗИЛ, вывозящие снег за пределы городской черты.
Восьмое марта толком отметить не удалось: приболевшая Людмила чувствовала себя неважно и праздник сорвался. Юра только мешал, каждый час наведываясь к соседке и интересуясь не стало ли ей легче. В итоге он сумел её разозлить и получить в конце концов заряд нелицеприятных слов от одноклассницы. Обиженно сопя, он демонстративно улёгся спать в половине девятого вечера.
Разлив, начавшийся в конце марта, перерос в грандиозное половодье, не виданное в Подмосковье более шестидесяти лет. Весна оказалась дружной, но снега за зиму навалило так много, что он таял до конца апреля, а грунтовые районные дороги не одолевала никакая техника, кроме гусеничных тракторов.
Надеялись: день столетия юбилея Ленина объявят выходным. Власти не пошли на такой шаг, хотя ради престижа идеологии и без особого ущерба для экономики могли бы это сделать. В итоге ограничились рутинным субботником, проведенным с предварительной помпой со стороны средств массовой информации и равнодушным участием тружеников в мероприятии.
