Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
Хоть продержите целый день в болоте!
Хоть в Сирию меня плетьми гоните,
Хоть в Нубию – дубьем,
Хоть пальмовыми розгами – в пустыню
Иль тумаками – к устью Нила.
На увещанья ваши не поддамся.
Я не хочу противиться любви
[8].
Тамир, притаившись за занавеской, скрывающей его от гостей, видел, с каким восторгом смотрит на Алоли Лизандрос.
Сработало!
Но жгучая ревность уже жгла сердце.
Вот началось сольное выступление Алоли.
Все песни ее были хороши, но особенно Тамир любил, когда она пела песню «Сила любви», которой ее обучила мать:
Любовь к тебе вошла мне в плоть и в кровь
И с ними, как вино с водой, смешалась,
Как с пряною приправой – померанец
Иль с молоком – душистый мед.
Эта была лучшая песня Алоли, и после нее она танцевала, ударяя в свои барабанчики, и уже совершенно покоренные ею зрители смотрели, как она, почти обнаженная, продолжает:
Твоя любовь – небесный дар,
Огонь, воспламеняющий солому,
Добычу бьющий с лету ловчий сокол.
И после этого она легко, кошачьими шагами ускользала за занавес.
Гости хлопали в ладоши – и не только Лизандрос, но и дефенсор[9]Аксантос, и Наклетос, и другие участники пира.
– Эта египтянка, танцовщица, – начал Лизандрос, наклонившись к префекту.
– Понравилась? – сделав слегка игривую мину на лице, спросил Ксенон.
– Весьма, – ответил с намеком Лизандрос.
– Я позову этого фигляра, начальника цирка. Он сговорчив. Всё устроит.
Лизандрос протянул кубок к префекту, кубки, встретившись, издали мелодичный звук – они были из серебра.
Когда всё было устроено, Тамир шепнул дочери:
– Ты у него обязательно проси, чтобы он взял нас собой. Поняла? А как даст согласие, тогда и ты соглашайся.
Ей было и гадко, и в то же время приятно, что сам комит просит ее остаться с ним.
Выходит, план отца и самом деле может осуществиться!
Она ничего не ответила, лишь кивнула.
Утром всей цирковой труппой они прибыли на пристань.
Тамир стал искать комита, но его не пустили на корабль. Тогда он потребовал у стражника, чтобы его свели с владельцем корабля.
Но стражник грубо оттолкнул Тамира, да так, что тот полетел с трапа на землю.
Тамир встал, отряхнул пыль, всё еще не понимая, что страже дан приказ не пускать циркачей на корабль.
Он пошел вдоль набережной, высматривая, не появится ли на палубе рослая фигура комита.
Не высмотрел.
Подошел к дочери:
– Иди поговори с ним. – Алоли, завернувшись в милоть, стояла не шелохнувшись. Она всё видела и всё поняла. – Иди! – приказал отец. – Он обещал, так?
– Обещал.
– Так иди!
Она пошла к трапу корабля.
Все циркачи смотрели, как она что-то говорит стражнику, как тот отрицательно крутит головой.
Алоли вернулась к повозке, на которой стояла клетка с медведем. На другой повозке был сложен весь цирковой скарб.
Неожиданно Тамир сорвался с места и побежал к кораблю. С лету хотел прорваться мимо стражи, но получил такой удар копьем в грудь, что отлетел, упав на парапет.
К нему скорой походкой подошел Керим, факир.
Тамир сидел прямо на земле в разорванной камизии, с синяком под глазом, задыхаясь от ненависти и беспомощности.
На корабли грузили мешки с зерном, несколько солдат из гвардии Лизандроса наблюдали за работающими на погрузке рабами, остальные воины были уже на кораблях.
И никому не было дела до бродячих циркачей, будто их и не существовало вовсе.
– Тамир, надо ехать, – сказал Керим.
Он был лыс, угрюмого нрава, приземист и мускулист. С Тамиром они сошлись давно. Керим выполнял работу не только на представлениях, но и много делал по хозяйству.
