Миля за милей - страница 10

Как я страдал! А влюблялся я, надо сказать, до умопомрачения. Я переставал учиться, делать домашнее задание, мог прогулять уроки, если нужно было для дела (для любви). В общем, любовь была сплошной мукой. Мои страдания привели к тому, что я съехал в учёбе на троечки и двоечки. Ну, тут моя мама, которая надо сказать, нас с братом никогда не порола, провела со мной серьёзную беседу скакалками по жопе. Я бегал от неё по всей комнате, пытался спрятаться под стол и кричал: «Мамочка, больше любить не буду». Любить я, конечно, не перестал, но пришлось спрятать свои благородные чувства, взять себя в руки и вернуться хоть немного в мир материальных ценностей, которые выражались оценками в дневнике. Можете себе представить мужчину в девять лет, который уже тогда понял, что выставлять свои чувства напоказ опасно. Кто-то посмеётся, кто-то не поймёт, а кто-то и позавидует.

Моя любовь, имеется в виду Ира, была девочкой доброй, и поэтому не отвергала меня окончательно и бесповоротно. Она просто жила своей жизнью, а я был её тенью.

Как говорил признанный классик грузинской литературы Важа Пшаве́ла:

В конечном итоге моё мужское достоинство победило мою любовь. Я её разлюбил и полюбил другую. Но, как жестока судьба, моя новая любовь не любила меня, как и прежняя!

Наверно, подобные тяжелые испытания привели Зигмунда Фрейда в своё время к созданию теории психоанализа.

Я страдал душевно и физически. И, по тому же Фрейду, сублимировал свои страдания в многочисленные произведения искусства. Руслан и Людмила, Спартак и Вариния. Да, ещё были индейцы: Чингачгук, Виннету́ (который – сын Инчу-Чуна), и там обязательно какая-нибудь красотка. Нелюбовь к бледнолицым немного отвлекала меня от очередной, всепоглощающей страсти.

А потом я поступил в МСХШ. И там, параллельно вышеописанным процессам, любовные терзания вышли на новый уровень пубертатного периода. Челентано рубил дрова, а я ходил в секцию самбо. Так мы с ним вдвоём гасили страсть. На некоторое время она отступала (на несколько минут, иногда даже часов), но потом возвращалась с новой силой. Однако теперь я учился в художественной школе, и сублимирование в «произведения искусств» было логическим и, главное, легальным выходом.

За семь лет обучения я перелюбил многих девушек, большинство из них не знали об этом. Некоторых я любил подолгу. Одна из них – Инна Исакова. Писаная красавица с вполне сложившимися для подросткового возраста формами. Она училась на живописи (в девчонок из своей группы я не влюблялся, слишком они были свои). Не могу сказать, почему я выбирал для своих влюблённостей ту или иную девушку. Вернее сказать, не я выбирал, а выбирало что-то внутри меня. Я даже и не знал их толком. Возможно, если бы знал лучше, и не влюблялся бы.

Я влюблялся в красоту. Хотя уже тогда она для меня значила не совсем то, что красота для многих моих сверстников. Но Инна действительно была красавица. И, кстати, наш Андрюша тоже был влюблён в неё, и тоже до умопомрачения, он всё делал до умопомрачения. И, возможно, мы вызвали бы друг друга на какую-нибудь дуэль, но, дело в том, что Инна на нас обоих не обращала никакого внимания. У неё уже был парень, с которым она ходила за ручку.

Поборов эту страсть, я влюбился в другую красавицу из нашего класса, в Олю Гусеву. А за мной следом в неё влюбился и Андрюша, сукин сын, как будто специально. Он, в отличие от меня, не мог и не собирался скрывать своих эмоций. Он любил открыто, все об этом знали, все ему сопереживали, включая учителей. Знал об этом и сам объект обожания. Вообще-то Андрюша, как персона особо одарённая, мог бы стать предметом для исследования какого-нибудь серьёзного психолога. Он был талантлив, экзальтирован, психопатичен и т. д. В общем, полный набор для того, чтобы стать большим художником. Но…