Перед ним – три многоэтажки. Вокруг только поля, и больше ничего. Три огромные свечи в пустоте. Картинка начинает двоиться, изображение дрожит, как рябь на воде. Затем – резкий писк, словно от выстрела. Яркая вспышка света. И вот снова эти дома… Но что-то определённо не так.
Первая многоэтажка стоит, как стояла. А вот вторая – будто разрезана пополам по вертикали. Правая её половина полностью разрушена, обломки плит навалены грудами, как мусор. Где-то вдалеке над ними поднимается густой, чёрный дым. А третий дом почти полностью стёрт – остались лишь четыре этажа, и то неясно: то ли это остатки здания, то ли груда развалин, принявшая форму этажей.
За этой странной чертой – другой мир. Мир разрушения, в котором всё иное. Пространство между мирами разрезает полупрозрачная, колышущаяся стена. С её, той стороны – тусклое, пульсирующее пламя, прячется среди развалин. Артём резко переводит взгляд вправо. Под его ногой громко хрустнула сухая ветка. Он застывает, не в силах отвести глаз от мёртвого пейзажа, где когда-то стояли дома.
Повсюду холмы из битого кирпича и щебня. Среди них растут невообразимо огромные одуванчики – высотой по метр, а то и выше. Они словно из другого времени, чужой природы. Он хочет подойти ближе к месту разлома, к самой границе миров. Дорога к ней узкая, извилистая, но, кажется, не имеет конца. Он уже бежит, но, пробежав много метров, снова оказывается возле одуванчиков. Пространство будто замыкается, тянет обратно.
Снова слышен короткий, резкий писк. Всё начинает сжиматься, закручиваться в воронку, сопровождаемую глухим скрежетом – словно гнётся ржавое железо.
Артём резко просыпается. На часах – 4:20 утра.
– Это всего лишь сон. Просто сон… Я просто перенервничал из-за всего этого, – бормочет он, пытаясь успокоиться.
Он оборачивается – рядом спит Вика. Тихо потирает уставшие глаза, уставляется в тёмный потолок, потом аккуратно поправляет на ней одеяло и снова ложится.
Артём проснулся резко, будто из воды вынырнул. Красный неоновый блеск часов с тумбочки выжигал в зрачках время – 8:46. Сон оставил странное послевкусие: тревожный, как гул от сирены, но почему-то он чувствовал себя отдохнувшим. Желудок свело – будто он не ел дня два. Голод был острым, почти животным.
Виктория вошла в комнату неслышно, как кошка. Подошла и мягко поцеловала его в щёку.
– Доброе утро, любимый, – прошептала она.
– Доброе…
Он ещё не до конца очнулся, но её образ был ясным – собранная, красивая, стильная. Макияж, наряд, тонкие чёрные туфли лодочки – она как будто была вырезана из чужой, более мирной жизни. Не той, где он странствовал ночью.
– Ты куда? – он всмотрелся внимательнее.
– В офис. Без меня там, как без рук, – усмехнулась она, поправляя волосы перед зеркалом.
– Надолго?
– Постараюсь вернуться к пяти, – она уже застёгивала ремешок часов.
– Я хочу пригласить тебя на свидание… Сегодня. Как тебе идея?
Она не ответила сразу. Только чуть улыбнулась отражению.
– У меня есть выбор?
– Конечно. Только «да» или «да».
– Тогда, если меня не съедят на работе – соглашусь. Шесть часов. Ресторан или парк. Но без обещаний. Всё может измениться.
– Как-то неуверенно…
– Я хочу, правда. Просто, знаешь… Не будем загадывать, пусть всё случится само, ладно, Кот?
– Хорошо, Киса…
Иногда она называла его Кот, неизвестно, по какой причине. На кота он явно не был похож, ни усами, ни глазами. Он не был ни мягким, ни пушистым грациозным котиком. Скорее всего, таким словом она выражала свою любовь к нему. Может, это было её проявление нежности. Главное – звучало тепло.
