– Рану следует оставить открытой, – сказал он, – и обработать мазью, чтобы появился гной. Тогда скверные гуморы выйдут и рана заживет изнутри.
Антоний кивнул.
– Так в чем же спор?
– Цирюльник Мэтью придерживается иного мнения.
Мэтью, низенький, худой, с ярко-голубыми глазами и очень серьезный, был городским хирургом и цирюльником. До сих пор он почтительно держался позади, но теперь вышел вперед с кожаной сумкой, в которой хранил дорогостоящие острые ножи.
Антоний, невысоко ценивший Мэтью, спросил у Иосифа:
– Что он здесь делает?
– Они знакомы, рыцарь послал за ним.
Антоний обратился к Томасу:
– Если хотите, чтобы вас лечил мясник, почему пришли в госпиталь аббатства?
На белом лице рыцаря мелькнуло подобие улыбки, но сил ответить у него, судя по всему, не было.
Мэтью, очевидно, нисколько не испугали презрительные слова Антония.
– На полях сражений я видел много подобных ран, отец-настоятель, – уверенно произнес цирюльник. – Лучшее лечение самое простое. Рану нужно промыть теплым вином, затем туго перевязать. – Похоже, он только с виду казался почтительным, а на самом деле был готов отстаивать свое мнение.
– Интересно, а что скажут двое наших молодых монахов? – спросила мать Сесилия.
Антоний криво усмехнулся, но Годвин был уверен, что правильно истолковал замечание настоятельницы. Это проверка. Выходит, все-таки его соперник в борьбе за деньги – Савл.
Ответ лежал на поверхности, и Годвин выступил первым:
– Брат Иосиф изучал труды древних и, несомненно, знает больше других. Сдается мне, Мэтью даже не умеет читать.
– Еще как умею, брат Годвин, – возмутился цирюльник. – У меня есть книга!
Антоний рассмеялся. Цирюльник с книгой – все равно что лошадь в шляпе.
– Что за книга?
– «Канон» Авиценны, великого мусульманского врача. Перевод с арабского на латынь. Я ее прочел всю, медленно.
– И твое лекарство предлагает Авиценна?
– Нет, но…
– Так чего же ты хочешь?
– Я многому научился в военных походах, когда лечил раненых, даже больше, чем из книги, – упорствовал Мэтью.
– Савл, а ты что думаешь? – спросила мать Сесилия.
Годвин был уверен, что Белая Голова даст такой же ответ, что и он сам, и спор будет исчерпан. Савл замялся, робея, но все же высказался:
– Может, цирюльник и прав. – Годвин возликовал: Савл ввязался в спор и занял противоположную сторону. – Предложение брата Иосифа больше годится для повреждений от защемлений или ударов. Такое случается у нас на строительстве. Тогда кожа и мышцы вокруг раны повреждаются, и если преждевременно закрыть рану, дурные соки могут остаться в теле. А тут чистый разрез, и чем скорее он закроется, тем быстрее раненый выздоровеет.
– Глупости, – бросил приор. – Разве городской цирюльник может быть прав, а ученый монах – нет?
Годвин поспешил спрятать торжествующую ухмылку.
Вдруг дверь распахнулась, и вошел молодой человек в облачении священника. Годвин узнал Ричарда Ширинга, младшего сына графа Роланда. Юноша небрежно, почти невежливо кивнул настоятелю и настоятельнице, подошел прямо к кровати и обратился к рыцарю:
– Что, черт подери, произошло?
Лэнгли с усилием приподнял руку, побуждая Ричарда наклониться, и зашептал ему в ухо.
Ричард потрясенно отпрянул:
– Не может быть!
Томас вновь жестом попросил его нагнуться и снова что-то зашептал. Опять Ричард вскинулся и спросил:
– Но зачем?
Раненый молчал.
Ричард хмыкнул.
– Ты просишь о том, что вне наших сил.
Томас кивнул в подтверждение этих слов.
