В досках мостков осталась торчать вторая стрела, оперённая чёрными намокшими крылышками.
– Не на шутку наша дурнушка развоевалась, – прохрипел и негодующе покачал седой головой Тропинин. – Пора принимать меры.
Охотник был удручён, раздосадован, разозлён поступком полусумасшедшей бродяжки, небезопасной, даже смертельной её игрой.
Обратно
Расстроенный, потрясённый беспощадностью, кровожадностью лесной воительницы, перепачканный илистой жижей и глиной, печальный Егорка нервно болтал босыми ножками, сидел на возвышении, на приступочке домика на высоких сваях. По-хантыйски домик назывался «лýпас», служил в прошлом охотникам и промысловикам амбарчиком для хранения съестных припасов.
Из добротного бревенчатого дома краеведческого музея вышел отец Егора, археолог Артём Плещеев, с русой бородкой, с разлохмаченной, как и у сына, шевелюрой, с беспечной улыбкой неунывающего бродяги. Следом выбрел старший его брат, смотритель музея, беспалый охотник Арсений Тропинин, Дедарс.
– Говорят, нынче Бáрсово городище ковыряете? – спросил с уважением Тропинин.
– Копаемся помалёху. Месяца полтора назад бронзовый век нарыли. А так – всё по мелочи. Даж на кандидатскую не наберу.
– Приезжай по осени с сыночком, – пригласил Тропинин, – пройдёмся вверх по Тромъёгану, покажу стойбище древних.
– Ханты? – уточнил Плещеев.
– Кто знает? – подёрнул тяжёлыми плечами Тропинин. – Медведю поклонялись. Черепа на деревьях покоятся, выбеленные временем, дождями, снегами. Может, и ханты. Может, какие другие люди с Конды36, может, с нашей матушки Оби.
– В сентябре Егорке в первый класс, – озабоченно пояснил Плещеев, подошёл к сыну, снял его под мышки с приступочки лупаса. – В Мансийск, в новый интернат учиться отправлю. Сам на Урал подамся. Похоже, захоронение стрельцов Ивана Мансурова37 нашли. А там ещё дальше двину. На Тунгуску приглашали. Не даёт мне покоя загадка инопланетного пришельца.
– Ну-ну, вечный бродяга. Никак не угомонишься, как и твой батяня? – Дедарс приобнял брата за плечи, но обратился к Егорке:
– Понравилось, малец, моё хозяйство?
Ответа от угрюмого племяшки не дождался.
– За кораблик не переживай, – прогудел охотник.
– Да уж! – возмутился Егорка и фыркнул, едва сдерживая слёзы. – Дурная психоза стрелой пожгла.
– Какая психоза? – неприятно удивился Плещеев. – Какой стрелой?
– Водится тут в лесах одна дикарка, – невесело усмехнулся Тропинин, для успокоения Егорки шутливо пояснил:
– Видать, сама Эвихóн пожаловала. Царь-девица. Так ханты говорят. Угрожает пришлым и чужакам. Они же землю предков портят, чёрную кровь пускают. Прости её, сынок. Откуда ей знать, что батяня твой – хороший человек, учёный, археолог, этнограф. Для неё и ты – чужак… Сколько перьев на стреле было, не приметил?
– Нет! Не приметил, – злобно проворчал Егорка, совершенно позабыв от пережитого ужаса, что одна стрела осталась торчать в досках мостков, другая увязла в прибрежном иле. – Далеко ж был кораблик. Аж посерёдке реки. Вот же дурнина такая! Ещё стреляется… Убить же человека можно! – расстроенный, перепачканный грязью мальчуган, не попрощавшись, медленно побрёл к списанному армейскому зелёному «уазику».
– Слегка того… наша лучница, – пояснил Тропинин удивлённому отцу Егорки, покрутил обрубком пальца у виска, но пояснил, по-доброму усмехаясь в пожелтевшие прокуренные усы:
– Не переживай. Всё обошлось. Похоже, лесные духи твоему сыночку посватали своих дочерей. Гордись, Артём, сыном своим! Эвихóн не каждому сватает…
