Рубило презрительно усмехнулся:
– Не придуши!
Бойко отшвырнул от себя девицу. Она не удержалась на каблуках. В нарядном шёлковом платье нежно- кремового цвета упала задом на мокрый кафель туалета. Горько разрыдалась.
– Всем научилась поддавать? – с презрением спросил Рубило. – Вот в своём Кургане и будешь пахать под местной братвой. Протекцию составим.
– Вернёшься – закопаем, – прохрипел Бойко, поддёрнул, поднял свидетельницу под локоть с пола и утянул в подсобные помещения ресторана. – Развлекусь, – пояснил он напоследок своему напарнику.
Рубило мрачно усмехнулся, мол, ну, какая же ты, Бо, тварь, животное. Но промолчал. С напарником они давно дружили, если можно назвать дружбой вынужденное пребывание плечом к плечу ещё с армейских времён.
Бремя понимания
В уголочке спального отделения вагончика для отдыха буровиков, за столом, сколоченном из досок, сутулился Егор, старательно конспектировал в общую тетрадь цитаты из книги по истории ханты-мансийского края. Хранилище мужских тел напрочь пропахло кислым потом работяг, кирзой, влажными, непросыхаемыми одеждами и матрасами на лежаках. Вагончик был слабо освещён огненным червяком в колбочке без абажура. На столе перед Егором корячилась на чёрной лапке, с разбитой лампочкой старая настольная лампа времён сургутского НКВД.
Для лучшего запоминания помбур негромко проговаривал свои черновые записи:
– Седьмой сын Тóрума и Калтáщ родился между небом и землей… Мир-вáнты-ху – За Миром Наблюдающий Человек, – он примолк, задумчиво глянул в дощатый потолок бытовки, закопчённый папиросным и сигаретным дымом, и медленно повторил:
– Мир-ванты-ху!.. Потрясающая философия древнего примитивного народа, – безвозрастный студент взглянул в конспект, продолжил запоминать мифических персонажей хантыйского эпоса. – Калтащ-ими – хозяйка Срединного мира. Прекрасный образ реальной жизни. Срединный мир… Наблюдающий За Миром Человек. Замечательный символ!
– Лошадью ходи.
– Отвяжись!
– Надо было объявлять мизер, не девятерную!
– Не учи учёного!
– Меняй масть козыря.
– Заткнёшься или нет?!
– А помолчать, разговорники?!
Четверо буровиков разложились на нижнем спальном топчане и двух стульях, раскидывали карты в преферансе на табурете, покрытом перевёрнутой доской для объявлений. Обеденный стол с уважением, даже с неким почтением уступили «учёному» студенту.
Внедрился в вагончик бригадир Васин, рыхлый тюфячок в брезентухе, и сообщил:
– Вахтенный сломался. Часа через полтора сменку подадут, – он присел с другой стороны стола от Егора, налил в кружку остывший чай, заваренный с полчаса назад в стеклянной банке.
– Раиса лысину прогрызёт, – проворчал пожилой, грузный, крепкий мужик, мастер Краснов, – обещал к тёще в Мансийск смотаться. Свезти детей на именины бабушки.
– Через новый мост нынче в два счёта долетишь.
– Пока то да сё. Умыться-побриться… – пробурчал Краснов.
– Опохмелиться, – подначивали товарищи.
Бригадир Васин искоса глянул на прилежного «вечного» студента, не выдержал, возмутился:
– Плещеев! На кой хрен кому сдалась твоя археология?! Сколько тебе? Тридцатник? А ты всё в помбурах висишь. Отучился бы в «нефтяшке», давно бы в Управлении сидел, не парился. В модном галстуке и при деньгах.
– Не цепляйся к учёному, – проворчал мудрый Краснов. – Деньгу всю не заработаешь, а жить по уму-разуму и призванию хочется. У него батя – известный археолог был. Мозги по наследству передаются. Тебе, Васин, этого не понять.
